Дмитрий Янковский - Большая Охота
И только я успел об этом подумать, как моя догадка блестяще подтвердилась высоким столбом пены, поднятым неглубоким подводным взрывом примерно в полукилометре от нас. Почти сразу рядом взмыли в небо три еще более мощных фонтана, и я понял, что первым был взрыв торпеды с «Кочи», а остальные — вторичные детонации биотехов.
— Это они! — сказал я, пытаясь понять, в каком приблизительно месте мог скрываться под водой наш батиплан.
Но очень скоро эта проблема отпала, потому что частые фонтаны взрывов через пару минут обрисовали на поверхности океана почти правильную окружность, в центре которой должен был находиться «Коча». Плохо было лишь то, что до этого места было никак не меньше трех километров, а у гравилета был сильно поврежден ход. Одна турбина оказалась полностью неисправна, и ее включение грозило пожаром, а на другой была повреждена дроссельная диафрагма, что позволяло двигаться лишь с одной определенной скоростью без возможности ее изменения. Но в нашей ситуации о комфорте думать не приходилось.
Пришлось включить уцелевший двигатель, но лететь на нем оказалось затруднительно, поскольку столь несимметричная тяга начала ощутимо разворачивать аппарат в воздухе. Пришлось до отказа заложить штурвал влево, чтобы рулями хоть немного компенсировать аварийную ситуацию. Однако полностью выровнять ход мне не удалось, из-за чего мы двигались хоть и по очень пологой, но все же дуге, с каждой минутой все больше отклоняясь от намеченной точки. Чтобы спасти ситуацию, пришлось заложить крутой крен на левый борт, причем настолько сильный, чтобы крыло с турбиной оказалось непосредственно под гравилетом, перпендикулярно поверхности океана. Это создало ощутимые неудобства, поскольку управлять лежа на боку довольно трудно. Пришлось выбраться из кресла и занять сидячее положение на боковом стекле кабины, благо в связи с поломкой турбин педали управления полностью утратили свою функцию и про них можно было забыть. Зато теперь асимметрия тяги проявлялась не в горизонтальной, а в вертикальной плоскости, что мешало меньше, поскольку гравилет попросту медленно набирал высоту.
Пока я был занят выполнением этих экзотических маневров на почти полностью выведенном из строя летательном аппарате, вокруг продолжался бой. Иногда я видел скользящие под поверхностью тела биотехов, но на нас они не обращали внимания, стараясь нанести удар по главной цели. Цель оказалась для них непростой, похоже, с такой хорошо поставленной обороной им еще сталкиваться не приходилось. Точнее это была не оборона. Нападением это тоже сложно назвать, поскольку батиплан обложили со всех сторон. Скорее это была охота из засады — «Коча» подманивал торпеды на себя, как на живца, а затем силами всех огневых средств уничтожал их.
Я вспомнил, как мечтал о создании батиплана, рисуя в тетрадке схемы своих фантазий. Я рисовал их в гостиницах, и работая на стройке, и потом, уже имея представление о технической постановке задачи. И вот сейчас эти фантазии, воплощенные инженерами в металл, крошили биотехов так, что воздух почти непрерывно дрожал от взрывов. Это было приятно, чего уж тут говорить.
Глядя на скользящие под водой живые торпеды, я вспомнил о нетронутом ракетном боезапасе под крыльями. Трудно было сказать, насколько он поврежден взрывом, все ли ракеты заклинило на направляющих, или хотя бы часть уцелела, но попытаться принять участие в этой битве было необходимо хотя бы потому, что я не представлял другого способа дать о себе знать своим. А так они могли зафиксировать детонации моих ракет, всплыть и забрать нас.
Включив пульт управления ракетным огнем, я остался доволен — почти все ракеты, кроме четырех, были готовы к использованию, о чем говорило мерцание зеленых индикаторов над клавишей каждой позиции. Три горели красным, один не горел вообще, но это мелочи с учетом создавшейся ситуации. Трудность была в другом — вести огонь из того положения, в котором находилась машина, оказалось не очень просто. Маневренность была затруднена до предела, причем именно в вертикальной плоскости, которая для стрельбы имела первостепенное значение. Фактически мы двигались с чуть приподнятым носом, тогда как стрелять надо было вниз, а не вверх. Исправить же положение изменением тяги единственной турбины я не мог, поскольку заклинило управляющую диафрагму.
Но я нашел выход.
— Пристегнись! — сказал я Ольге, после чего тоже занял положение в кресле. Это было неудобно — лежать на боку, но без ремней моя задумка была совершенно самоубийственной.
Когда под нами снова появилась вытянутая стая торпед, я заложил боковые рули в крайнее противоположное положение, чем ослабил компенсацию несимметричности тяги. Гравилет тут же еще сильнее задрал нос, а затем начал переворачиваться кувырком назад под действием турбины. Едва он опустил нос вертикально вниз, показав биотехов в голограмме прицела, я выжал гашетку пуска. Две ракеты сорвались с крыльев, преодолев двадцать метров до поверхности океана, пробили воду и рванули на небольшой глубине. Тут же в воздух взметнулись три пенных столба вторичных детонаций, а кабину сотрясло фронтом ударной волны.
Продолжая кувырок, гравилет выровнялся, и я снова заложил рули так, чтобы прекратить это вращение. Мы продолжили полет выбранным курсом.
— Лихо, — сдавленно произнесла Ольга.
— Рад что тебе понравилось, — усмехнулся я.
Одна из уцелевших торпед, видимо подняв нас до статуса достойной цели, рванула прямо под гравилетом, обдав нас брызгами и шарахнув ударной волной так, что нас подкинуло метров на пять. Акрил кабины сбоку затуманился сетью трещин. Я хотел было выругаться, но с удивлением заметил, что индикатор неисправности правой турбины погас, а заодно пропали сообщения бортового компьютера о заклинивших диафрагмах турбин.
— Хорошо нас встряхнуло! — рассмеялся я.
— Что? — спросила Ольга, все еще оглушенная взрывом.
— От сотрясения диафрагмы встали на место! — пояснил я.
На самом деле ситуация в пояснениях не нуждалась — ею надо было пользоваться. И я не стал медлить. Запустив правую турбину, я выровнял гравилет в нормальное положение и несколько раз надавил на педали, проверяя работу дроссельных диафрагм. Машина отозвалась вполне адекватным изменением скорости. Затем, чтобы уйти из зоны поражения торпед, всплывших к самой поверхности, я потянул штурвал на себя, и гравилет свечой взмыл в небо.
С высоты биотехи были видны отлично, особенно когда я переключил прицел в инфракрасный режим. Их было не меньше сотни, наверное, собрались со всей округи. Я представил, каково экипажу «Кочи» от них отбиваться, да еще не в полном составе, и у меня сжалось сердце. Однако на эмоции времени не было. Подумав, я решил не молотить ракетами по стаям хаотично, а расчистить какой-нибудь сектор, чтобы Борис мог переключить внимание на другие. Если бы знать, каким курсом идет батиплан и как он расположен в пространстве, я бы взялся бить торпеды со стороны какого-нибудь борта, поскольку борта у нашего корабля были менее защищены, чем оснащенные орудиями нос и корма. Но я представления не имел о картине подводного боя. О ней можно было судить лишь косвенно, по все более редким взрывам вторичных детонаций.
