Александр Алфимов - Китайские палочки времени
Азартные возгласы в стороне — там люди склонились над вытянутыми столами. Что происходит, мне не видно, но, судя по напряженным спинам, что-то чрезвычайно увлекательное. Вероятно, тараканьи бега или что-то в этом роде. Вдруг рядом со столами на секунду становится тихо, люди замирают. Но тут же толпа взрывается громкими криками: кто-то радостными воплями, кто-то ревом отчаяния. Сгрудившийся вокруг столов народ выплевывает из своих недр толстенького человека. Он почти голый — наготу скрывают только легкие широкие штаны из толстой ткани. Вся верхняя часть тела оголена, если не считать густой растительности. Впрочем, толстяк вознамерился извести и ее — в полном отчаянии он рвет на себе волосы. Сначала — в фигуральном смысле, он просто вцепился в свою густую бороду и неистово дергает ее. Боли он, похоже, не чувствует — настолько велик его шок от проигрыша. После особо яростного рывка кулак соскальзывает вниз вместе с крепко сжатым в пальцах клоком черной с проседью растительности.
Где-то недалеко слышно шипение плазменного ружья. Но никто на это внимания не обращает. Вероятно, продавцы оружия демонстрируют работоспособность товара. Попрощавшись с подвезшим меня парнем, я направился в глубь рынка. Пока я не представляю себе, куда конкретно мне идти, с кем разговаривать. Поэтому некоторое время нужно просто походить, присмотреться. Не искать ничего специально — просто внимательно смотреть по сторонам, вслушиваться в разговоры. Не стараться уловить что-то конкретное, освободить голову от любых мыслей, но при этом держать в сознании свою цель. И надеяться, что интуиция сжалится надо мной.
Конечно, безумно жалко времени — дожидаться озарения я могу и полчаса, и час. А ведь после того, как я пойму, к кому мне следует обращаться и что говорить, все только начнется. Вполне могу и не успеть.
Но более короткого пути я не вижу. Не могу же я подойти к первому встречному и спросить о нелегальной машине времени. Конечно, здесь нет законов, нет понятия легальности или нелегальности. Здешним жителям ничем не грозит факт безвизового пользования машиной времени. Но правоохранительные органы моего времени часто засылают сюда своих агентов, чтобы выяснить местонахождение нелегальных машин времени.
Они не могут ничего сделать здесь — вмешательство во внутренние дела другого времени запрещено. Это как территория суверенного государства, хотя, конечно, никаких государств в этом времени нет. Но если будет известно, где находится машина времени, то можно организовать «встречу» нелегальным мигрантам в нашем времени. Так что те, кто знает о местоположении машины времени, об этом не распространяются.
А значит, мне остается только идти сквозь толпу и позволить взгляду скользить по лицам людей, надеясь, что подсознание среагирует на кого-то.
Пробираясь сквозь толпу, я несколько раз обнаруживал в кармане чужую руку. Криков я не поднимал. Одно неуловимое движение — и рука карманника сжата моими пальцами. Запястье человека — вещь хрупкая и чувствительная. А в определенных точках оно очень чувствительно. Легкое надавливание — и рыночная площадь оглашается пронзительным воплем. Народ оборачивается на крик, но не видит ничего, кроме чумазого подростка, скривившегося в гримасе боли. А я уже скрылся в толпе.
Торговцы постоянно кричат и, перегнувшись через прилавок, хватают проходящих за рукава. Если кому-то это удается, то отвязаться от торгаша уже невозможно. Несчастная жертва уходит лишь через несколько минут, держа совершенно ненужную покупку и проклиная все рынки и базары на свете.
Чтобы избежать незавидной участи быть схваченным за рукав, я стараюсь идти посреди прохода, одинаково далеко от рядов справа и слева. Делать это непросто — не один я такой умный, каждый пытается маневрировать между Сциллой и Харибдой. А точнее, между множеством перегибающихся через прилавки сцилл и харибд.
Но даже такие уловки помогают мало. Расстояние между рядами невелико — те из продавцов, у кого рост чуть выше среднего, легко могут дотянуться до середины прохода. Надо напрягаться, чтобы уворачиваться от торговцев, жаждущих вцепиться в мой рукав.
То и дело на меня натыкаются идущие навстречу люди. Судя по их недовольным крикам, им кажется, что все наоборот — что это я натыкаюсь на них. Иногда между прилавками снуют люди с большими коробами — это продавцы еды, которые специализируются на кормлении сидячих торговцев.
Завидев людей с коробами, торговцы отвлекаются от покупателей и пытаются привлечь внимание разносчиков. Если те игнорируют крики, то в ход идет отработанный на покупателях прием — хватание за рукав.
В этот момент можно безбоязненно проскакивать мимо — насыщающиеся торговцы уже не реагируют на рукава покупателей. Самое главное — не зацепиться за короб с едой, который своими габаритами загораживает большую часть прохода.
Но как только последняя крошка пирожка скрылась во рту торговца, как только выпита последняя капля чая из пластикового стаканчика, опасность для рукавов покупателей возобновляется.
Еще одна разновидность рыночных хищников — цыгане. Они снуют по проходам, оглашая окрестности просьбами позолотить ручку.
Самое главное — не останавливаться. Стоит замереть на мгновенье, как все пути к отступлению оказываются отрезанными появившимися ниоткуда цыганятами. Орава галдящих детей разного возраста и пола окружает несчастного непреодолимой стеной. Впрочем, они тут же убегают. Жертва не сразу понимает, что вместе с цыганятами убежало и все содержимое его карманов.
Пожалуй, цыган можно было бы назвать самыми опасными хищниками, обитающими на рынке, если бы не их яркая окраска — благодаря мельканию пестрой одежды жертва может издалека заметить угрозу и сбежать.
Очень скоро я понял, что искать нужных мне людей в глубине рынка не имеет смысла. Торговцев не интересует ничего, кроме возможности всучить покупателю как можно больше товара. Те, кто ходят между рядами, ничего мне предложить не могут, они сами что-то ищут — товар или лоха с оттопыренными карманами.
В сознании уже начал складываться примерный план рынка. В центральной части толчется множество людей, желающих вступить в товарно-денежные отношения. А вот по краям обитают те, кто паразитирует на этом скоплении людей. Те, кто не могут сами привлечь клиентов и потому появляются в людных местах в надежде, что хоть кто-то заинтересуется ими.
Наперсточники, карточные шулеры и прочие лохотронщики — они выживают исключительно благодаря людности этого места.
Тысячи людей, наученные либо горьким опытом, либо рассказами знакомых, проходят мимо. Но доли процента очень наивных или очень самоуверенных — они не сомневаются, что обязательно выиграют. Доли процента — это очень небольшая часть целого. Но если целое велико, то жуликам всех мастей вполне хватит на кусок хлеба с маслом. А там, где скапливаются жулики, сразу же появляются прочие темные личности. Там не только машину времени можно найти, там обделываются делишки похлеще. Впрочем, до них мне дела нет.
Покинув наполненные людьми узкие проходы, я начал бродить вокруг торговых рядов. Похоже, моя гипотеза верна. Около рынка нашло пристанище множество подонков, в лицах которых читается готовность продать что угодно и кого угодно, если найдется подходящий, покупатель. Мысленно я поморщился: кишащие повсюду алчные и беспринципные глаза пробудили чувство брезгливости.
О прошедшей неделе у меня остались не самые приятные впечатления. Но первые дни весь негатив порождали только трудности. А люди, встречавшиеся мне на пути, были очень хорошими. Дед Иван и прочие жители его деревни, мудрая и проницательная цыганка, Даша. Даша...
Еще десятки хороших людей, которых я повстречал. Вороватые, но все равно милые в своей непосредственности обитатели канализации. Дмитрий и его клан, с которыми я сражался рука об руку.
Почему же в последние несколько дней этот мир повернулся ко мне своей худшей стороной? Предатель Фома, разбойники, Семен-насильник. А теперь еще рынок — средоточие всех пороков этого мира. Даже цыгане тут — полная противоположность мудрой гадалке, с которой я разговаривал в один из первых дней пребывания в этом мире. Возможно, все дело в том, что я приспособился к трудностям, они перестали заслонять окружающий мир. Раньше я пытался найти у окружающих помощь, а для этого необходимо смотреть на их лучшие стороны. Теперь же я сам справляюсь со своими проблемами и смог объективно взглянуть на местных.
Вот только нужна ли мне такая объективность? Я видел в людях лучшее, мне нравилось общаться с ними, я чувствовал, что моя жизнь имеет смысл. А теперь все вокруг кажется серым и до отвращения гадким. Все потеряло значение. И даже моя миссия. Умом я понимаю, что должен дойти, должен сделать правильный выбор, должен справиться.
