Сергей Булыга - Ведьмино отродье
- Вот так-то вот! - А после закричал: - Сигнал давай!
Дали сигнал - флажками: "Я жду вас". Но зря - никто из них, бунтовщиков, на это предложение не отозвался, с места не сдвинулся. Р-ра, ну еще бы! Гореть, как Хинт, - кому это охота? Вот и стоят они, молчат... Но ведь и не уходят! Почему? Вай Кау взял подзорную трубу и принялся внимательно рассматривать противника. Осмотр, видимо, вполне его устроил, и потому он приказал играть полный отбой. Сыграли. Полегли. Солнце уже стояло высоко; вторая утренняя вахта перевалила на вторую склянку. Все крепко спали, даже у баллист. Баллисты, кстати, уже снова зачехлили. И адмирал ушел к себе в каюту; о Рыжем он словно забыл, не звал с собой и даже не кивнул ему - прошел, насвистывая марш, спустился вниз и затворился у себя. Рыжий, не зная, чем ему теперь заняться, сперва стоял у румпеля, смотрел на Океан, пытался думать, представлять, что будет дальше, - но не представлялось. Перед глазами был только огонь, в ушах гудел только огонь, и чуял он только огонь - невиданный, неукротимый, ненасытный. И Рыжий, как ни унимал себя, а щурился и щерился, и била его дрожь, и стыла в жилах кровь, и... Р-ра! Огонь - и страх! Как будто снова ты в Лесу, и снова ты дикарь и ничего не знаешь, а веришь лишь... Р-ра! Р-ра! Подумаешь, огонь! Вон эти все лежат и спят себе, что им этот огонь?! А кто они такие? Да дикари! Да те же тягуны, только на веслах. А сам ты?.. Р-ра! Тьфу! И Рыжий развернулся, перешел, сел возле кормового флага и принялся смотреть на тот самый огонь, на Гавань, на Ганьбэй. Ганьбэй молчал, как будто ничего и не случилось. И форт молчал. И корабли бунтовщиков стояли, мачт не поднимали. Да и огонь притих и поунялся, и не гудел уже, а лишь едва потрескивал, и ветер перестал нести запах паленой шерсти...
А вот огонь и вовсе догорел, в последний раз взметнулись языки - и словно ничего и не было; рябь на воде, там-сям белеют буруны...
Вот, значит, почему Вай Кау смело шел в прорыв - он знал, что никому против того огня не устоять. А где он взял его? Как это где! Небось такой же, как и ты или Ларкен, пришел и научил, и...
Р-ра! На кораблях зашевелились!..
А вот они и мачты уже подняли. А вот уже и сдвинулись, построились теперь уже в кильватер - и медленно пошли в глубь Гавани. Должно быть, им сигналили из форта, но вот какой это был сигнал, понять было нельзя. А солнце поднималось выше, выше, и лишь только оно взойдет в самый зенит, как...
Р-ра! Ганьбэй и есть Ганьбэй! И двадцать пять галер, которых пощадил дикий огонь, еще найдут свое пристанище на дне - Вай Кау все учел, все просчитал. А что он приготовил этим, спящим? И Рыжий расстегнул лантер, полез за пазуху и достал оттуда адмиральскую карту, развернул ее, глянул... Да, так оно и есть, еще один обман! Ведь этот будто южный континент, который адмирал вот здесь нарисовал, взят с потолка, рассчитан на невежд, ибо стоит только нам вспомнить ну хотя бы то, что всем нам хорошо известно из... Вот то-то и оно! Нам - да, а им это разве известно? Им вообще хоть что-нибудь известно?! И потому им все что хочешь можно показать и доказать. Что адмирал и делает. И, может быть, он прав. Ибо пока его обман раскроется, то мы уйдем уже довольно далеко. А вот бунтовщики... Ар-р! Р-ра! И Рыжий снова затолкал карту за пазуху, сел поудобнее и принялся смотреть то на эскадру, то на форт.
Вскоре эскадра скрылась за скалой. Теперь она проходит Внутреннюю Гавань. А Лапый, надо полагать...
А солнце поднимается все выше.
А те уже небось швартуются. А Лапый...
А солнце поднимается!
А те уже...
А...
Р-ра! За спиной шаги! Рыжий поспешно оглянулся, успокоился. Это Вай Кау быстро вышел из каюты, дал знак, и протрубили - враз - побудку, гролль и марш. Гребцы поспешно поднимались и принимали гролль и строились на верхней палубе - надстройке между мачтами. Когда весь экипаж уже стоял не шевелясь, плечом к плечу, и взгляды их были направлены на берег, на Ганьбэй, только тогда Вай Кау, а за ним и Рыжий, прошли с кормы и встали перед строем. На этот раз Вай Кау ничего не говорил, а медленно и со значением достал серебряный хронометр и принялся внимательно смотреть на циферблат. Затем - все также медленно и также со значением - Вай Кау поднял свободную лапу и, когда быстрая стрелка едва только коснулась верхней риски, дал резкую отмашку...
Взрыв! Грохот! Дым! Форт да и вся скала под ним взлетели в воздух! Лапый действительно кремень - не подкачал: рвануло ровно в полдень! Гр-ром, гр-рохот, эхо, всполохи - и форта нет, и весь Ганьбэй в дыму, в огне. И вот уже из Гавани идут за валом вал, и вот уже "Тальфар" взлетел-упал, взлетел, упал, взлетел... и медленно осел, и закачался, заскрипел оснасткой на свежей волне. А экипаж по-прежнему стоял не шевелясь, молчал, смотрел на клубы дыма, на огни...
- Р-рняйсь! - рявкнул адмирал.
И строй, как завороженный, - шварк, шварк, пасть вправо, пасть вперед. А адмирал:
- Вот так-то вот! - сказал и засмеялся, и добавил: - Теперь нам здесь уже точно делать нечего. К веслам! В-ва! В-ва! На юг!
Глава седьмая
НА ЮГ
И они шли на юг. По целым дням гребли, а вечерами, лишь только солнце начинало погружаться в Океан, они сразу сушили весла, убирали паруса. "Седой Тальфар" ложился в дрейф, они кормились. Потом звучал сигнал "всем-всем шабаш!" - и они отдыхали. А утром вновь сигнал - "на банки! порс!" - и они вновь гребли. Шли при попутном ровном ветре, гребли вполсилы, не спеша. Да адмирал иного и не требовал. Он говорил:
- Успеется. Все схвачено. Вот где оно!
И всем желающим показывал ту самую, поддельную карту - он еще в первый вечер взял ее у Рыжего, снес на шкафут и там опять всем показывал и нагло утверждал, что карта эта верная, надежная, но вот только о том, как она к нему попала, о том он никому не скажет - такое слово дал. И тут же весьма прозрачно намекал на то, что тот, кто дал ему эту карту, лично был на том Континенте, прошел его и вдоль и поперек, провел промеры сорока семи фарватеров, сделал отметки приливов-отливов, а после... А после адмирал и вообще нес какую-то дикую несуразицу, бессвязную, крикливую нелепицу...
Но эти ему верили. И на "Тальфаре" все было спокойно - день, два, четыре, семь. Они гребли усердно, добросовестно. И ветер был попутный, ровный, кормежка была сытная - чего еще желать? И, кстати, не только одни гребцы, но ведь и сам Рыжий в эти дни был всем доволен. А что! И качку он легко переносил, и весь экипаж с почтением и даже некоторой опаской поглядывал на него, когда он с важным видом выходил на ют, смотрел в подзорную трубу на горизонт, потом на облака, потом сверялся с компасом и делал лаговые записи, а после сверху вниз поглядывал на них, гребцов - и снова уходил в каюту... к которой, кстати, ни один из них не смел даже приблизиться, ибо кто они - черная кость, их место - кубрик, нары, им в ночь огня не разводить, им ночью только спать.
