Александр Казанцев - Купол надежды
Я уже знала, что должна делать. И через некоторое время была на борту лайнера.
Смита я нашла в баре „Тени минувшего“, где он наверстывал упущенное за время пребывания в Городе Надежды и уже изрядно нагрузился. Быть может, этим объясняется его наглый тон, каким со мной он прежде не говорил. Или он уже считал себя недосягаемым? Преодолев отвращение, я обратилась к нему:
— Мистер Смит, я не успела узнать у вас, почему вы сочли нужным отправить на самолете багаж, не собираясь лететь?
— О мэм! Пустое! Не налить ли вам рюмочку? Женщинам с вашей наружностью очень идет, когда они сидят с рюмкой в руке.
— Позвольте мне заменить ее ручкой, которой я запишу ваши показания.
— Показания? Прикажете рассматривать нашу беседу как допрос? Вы забываете, что я уже в международных водах на борту зафрахтованного международной организацией корабля!
— Вы давно на международной территории. Но вам полезно вспомнить, что вы на борту советского корабля.
— Ага! Уже договорились с экипажем о попрании прав свободного журналиста? А международные соглашения? Я буду протестовать!
— Но почему вам не ответить на такой простой вопрос? Ведь я отвечала на все ваши вопросы, когда встречала вас.
— Пожалуйста, я отвечу. Я джентльмен. Но отвечу не „следователю“, а лично вам, мэм, в знак моего к вам расположения. Особого расположения, мэм! С вами я сам не свой! Эх, будь мы в другое время, в другом месте! Но теперь… прошу вспомнить, что мне удалось доказать вам, что я вовсе не трус. Мне это очень важно!..
— Вернемся к чемодану.
— Да, мэм, я отправил чемодан. Но это было уловкой.
— Уловкой?
— Какой же вы детектив, мэм, если не делаете вывода, что при виде моего чемодана улетающие успокоились. Время шло, „Конкорд“ уже нельзя было больше задерживать. На это я рассчитывал.
— Вот теперь ваши мотивы ясны. С кем же вы отправили свой чемодан?
— А! — махнул рукой Смит, выпивая залпом двойную порцию виски и сползая с высокого табурета. — С первым встречным. Ведь охотников получить наличные деньги, которых нет в обороте в вашем ледяном коммунистическом царстве, куда больше, чем вы воображаете.
— И все-таки. Как выглядел этот любитель наличности?
— Откуда я знаю? Я не заметил в нем никаких особенностей.
— Но диспетчер аэродрома заметил.
— Какая нелепица, господин прелестный сыщик! Какой судья поверит вам, если учтет, что диспетчер не может отлучиться от пульта, находящегося на большом расстоянии от самолета.
— Дело в том, что диспетчер был молодым парнем, плененным красотой Шали Чагаранджи, а она, ожидая вас, в волнении ходила около самолета. Диспетчер же любовался ею в бинокль.
— Даже это установили? Поздравляю.
— Не только это, но и то, что Шали Чагаранджи обрадовалась, увидев посыльного с чемоданом, а диспетчер рассмотрел и его.
— И что же? — с наглой улыбкой спросил Смит.
— Диспетчер увидел, что толстяк хромал и у него был подбит глаз. Так кто это был?
— Оставьте меня в покое, господин частный детектив! Я не обязан знать, кто дерется в вашем прославленном подледном раю и ставит друг другу фонари под глазами.
— Мне вполне достаточно этого вашего подтверждения, — сухо закончила я.
— Я ничего не говорил вам, ничего не показывал! — заволновался Смит.
— Ничего, кроме того, что записано моим магнитофоном.
— Вы не предупредили меня об этом!
— Я думаю, что вам еще представится возможность давать показания следственным органам на континенте.
— Не думаю, не думаю, мэм. Едва ли ваши руки дотянутся дотуда.
Я вернулась в Город Надежды. Теперь предстояло найти хромого толстяка с подбитым глазом.
За все время существования Города Надежды у нас не произошло ни одной драки. Доктору Танаге не было известно ни об одной травме за эти дни. Я оказалась в тупике».
Глава девятая. КЛИНКИ РЖАВЕЮТ
«Я ничего бы не добилась, если бы не Спартак с Остапом. Они с воодушевлением решили помочь мне.
Нашелся человек, который все знал. Это был наш знаменитый кулинар „маркиз де Грот“.
Его привел ко мне Остап:
— Клевое дело: „последние известия“, „светские сплетни“, „утиное стадо для западных газет“ — и все это нормально в одном лице, вернее, личике с усиками. Рекомендую, „маркиз де Грот“, который все знает. Дай тете ручку.
„Маркиз“ смущенно улыбался:
— Мсье Остап слишком преувеличивает мою осведомленность, мадам. Я лишь кое-что слышал и кое-кого видел.
— Кто он? Приведите его ко мне.
— Если позволите, мадам, мы приведем к вам одну даму. От нее вы узнаете больше, чем от прихрамывающего толстяка с подбитым глазом, ибо глаз ему подбила именно она.
— Балдей не балдей, а похоже, что это так, — глубокомысленно заключил Остап. — Ждите нас с Марией. Крутанем с пол-оборота.
Мария пришла робкая, сконфуженная, в черной мантилье. Когда-то красивое лицо ее осунулось. Она заговорила страстно:
— Да заступится за меня пресвятая дева! Не выгоняйте нас из Города, сеньора. Я не могла поступить иначе. Я расскажу вам все как на исповеди, если господа оставят нас одних.
— Зажигать фонари под глазом, должно быть, дело дамское, придется нам, маркиз, топать ножками, пока не позовут.
Это была Мария, жена Педро, которых повстречал в Южной Америке Николай Алексеевич.
Едва мы остались одни, Мария расплакалась:
— О сеньора, да защитит вас пресвятая дева, мы так преданы вам, так преданы! И, если бы он не сказал так о вас, которую мы все чтим, у меня рука не поднялась бы.
— Расскажите по порядку, милая Мария.
— Да благословит вас господь за вашу ласку, добрая сеньора. Он явился в наш дом со словами, что старая дружба, как клинки из хорошей стали, не ржавеет.
— Кто он?
— Да все тот же проклятый Мигуэль Мурильо, с которым связала нас судьба из-за нашей с Педро добросердечности. Когда ваш супруг, сеньора, будь благословенно его имя, угостил нас замечательной едой в самые наши голодные дни, то этот Мурильо проходил мимо нашей лачуги и от запаха разогретой еды упал в обморок — так изголодался. А каждый голодный нам друг, мы накормили и выходили его, сеньора. С тех пор они с мужем стали дружить. Куда-то уезжали на заработки, скрывая это от меня. Но толку было мало, если не считать того, что оба завербовались в ваш благословенный Город Надежды. Только здесь обрели мы надежду жить, не умирая с голоду.
Я подсела к Марии, обняла ее за плечи и вытерла платком слезы, которые струились по ее смуглому лицу. Она поцеловала мне руку, которую я не успела отдернуть.
