Варвара Мадоши - Возьмите нас в стаю
Тим, однако, все еще не мог переварить, что на шемин-мингрельском корабле в принципе была капитанская рубка.
Конечно, он никогда не служил «на» флоте в полном смысле этого понятия. Но он летал на космических кораблях достаточно, чтобы неплохо представлять, по какому принципу они устроены. Поскольку он любил фильмы докосмической эпохи, он прекрасно понимал, что когда раньше представляли этакую рубку управления, отдавали дань древним же морским кораблям: капитан сидит в кресле или стоит, заложив руки за спину, перед ним рулевой за штурвалом или за панелью с кнопками… Но реальная действительность космоса, а тем паче околопланетных боев быстро развеяла эти наивные представления.
Рубка — вещь совершенно излишня. Космонавтам все равно приходится сидеть в креслам плотно пристегнутыми, потому что, даже если на корабле есть искусственная гравитация, она все равно на время боя неизбежно отключается. А даже если бы не отключалась — мало хорошего валиться на пол от каждого толчка или от резкого торможения, чей эффект никак не зависит от вакуума.
Управление кораблем лучше всего децентрализовать: если выведут из строя один центр управления, всегда можно будет положиться на другой. А общаться лицом к лицу экипажу нет никакой необходимости, были бы целы коммуникационные системы корабля. Ну а если они окажутся повреждены, корабль ведь все равно не сможет функционировать.
Поэтому уже очень давно на всех земных кораблях вместо одной общей рубки делалось три или четыре центра управления. В центральном, «на мостике», несли вахту, остальные дополнительные навигаторы и пилоты занимали на время боя. Причем членов экипажа старались усаживать так, чтобы даже одна выжившая пара офицерского состава могла бы отстрелить все поврежденные модули, рассчитать траекторию входа в «перпендикулярное пространство» и с оставшимися модулями кое-как добраться до ближайшего порта — были бы целы ходовые двигатели!
И это ведь был не какой-то гениальный ход, не какое-то великое открытие — просто мера предосторожности!
А у шемин-мингрелей действительно имелась рубка, примерно такая, какая рисовалась в этих старых фильмов: просторная, с двумя рядами рабочих станций, что находились на ступеньках, одна ниже другой, с капитанским креслом на возвышении и даже с передним куполом большого обзорного экрана, на который выводился вид с любых корабельных камер или нужные схемы. Тиму объяснили, что можно было бы сделать и голографию, но плоское изображение проще для восприятия.
Спасибо хоть на том, что они догадались упрятать рубку вглубь корабля, а не пристроить ее на наружную обшивку в виде мезонина.
Может, причина была в этой неистребимой шемин-мингрельской тяге к коммунальности, может быть, в том, что на их кораблях искусственная гравитация в самом деле работала. Работала, черт побери.
Например, сейчас, когда корабль входил в плотные слои атмосферы четвертой планеты и, по идее, они должны были ощущать планетное гравитационное поле, в рубке все оставалось по-прежнему. Пол не кренился, забавная фигурка какого-то зверька, что стояла на панели перед одним из штурманов, не норовила никуда съехать. Как будто они не в настоящем корабле, а в симуляторе.
Рената что-то вполголоса пробормотала по-немецки. Кажется, все-таки что-то цензурное, вроде «Офигеть», но Тим не был уверен. Немкого он нахватался в свое время только поверхностно, от ребят в казармах. Зато Вонг не скрывал своего удивления и досады:
— Блин, — произнес он, глядя на показания экранов, согласно которым корабль был наклонен под углом восемьдесят градусов, — продали бы они технологию Земле, мы бы уж говно носом на маневрах не размазывали.
Вонг говорил по-русски, а на этом языке его лексикон отличался колоритом, ибо он выучил его тем же способом, что Тим — китайский и немецкий: в казармах. Они все условились общаться именно на русском, потому что шемин-мингрели поднахватались и упрощенного китайского, и английского, что были в ходу в посольстве. Тим, правда, еще знал кантонский диалект (была у него девушка оттуда), и Вонг его тоже знал, потому что половина его семьи обитала в Шанхае, но это исключило бы из диалога Ренату и Бергмана. А так, на удивление, исключало только Бергмана: Рената немного знала русский, так как учила его на факультативе в институте.
Но Бергман все равно на мостике отсутствовал: он нес вахту в инженерном отсеке.
Тим мог только солидарно вздохнуть.
Да, эта чертова рубка, отрицающая законы физики, имела свои преимущества. Во-первых, то самое пресловутое чувство локтя, которое не чуждо людям точно так же, как и шемин-мингрелям. Во-вторых, он мог взять сюда Джека, и никто и слова не сказал: у всех шемин-мингрелей нэли были с собой.
Если бы Джек не сидел смирно у его кресла, Тим бы чувствовал себя гораздо хуже.
Четвертая планета — четвертая от конца на самом деле, так, от внешнего края системы считали планеты шемин-мингрели — теперь предстала перед ними в хай-деф, развернутая на весь передний экран. Вблизи, нельзя было увидеть на ней ничего такогого, чего они не видели заранее: мрачный мир, с тяжелой серной атмосферой, плюющимися лавой вулканами и кипящими морями. Его первый помощник, шемин-мингрелька с практическим земным именем Олежа Пирс, была абсолютно уверена, что местечко самое подходящее.
— Господин капитан, — проговорила она из-под его правой руки: справа и чуть ниже находилось ее кресло. — При всем уважении, разрешите все-таки выяснить, для чего мы произвели снижение? Что может дать визуальный осмотр такого, что не могут дать сенсоры?
Тим промолчал. Олежа продолжала:
— Осмотр планеты затруднен из-за высокого уровня радиоактивного излучения и этих облаков высокотемпературного газа. Нашим сенсорам даже рельеф местности тяжело отследить. А у дотушей высокая технология. Им тут спрятаться ничего не стоит. По-моему, нам стоит вызвать вспомогательную группу для прочесывания…
Тим покачал головой, и прекрасно вышколенная Пирс осеклась на полуслове. Сначала Тиму казалось, что уютные невысокие шемин-мингрели словно бы любили играть в армию, с такой комичной серьезностью они выполняли его приказы и следовали протоколу, который тоже до смешного напоминал земной. Разве что «сэром» или «товарищем капитаном» его никто не называл. Но нет, это была не игра, и Тим отлично это понимал. Как и все остальные на корабле.
Тим еще раз окинул взглядом пейзаж. Он думал, может быть, он красив — сухие схемы съемки не могли бы это передать. Может быть, тут мрачно-свинцовое небо, клубящее облаками всех оттенков багрового, нависает над сверкающими скалами вулканизированного хрусталя… Нет, ничего подобного. Небо навалилось косматой вздувшейся крышей. Желто-серый туман окутывал все, скрадывая даже демонические очертания гор, если они тут были; жидкость растекшаяся внизу, казалась мутной и грязной. Корабль летел над планетой, а под ним тянулась все та же равнина, унылая в своем многообразии. Безрадостный мир.
