Мэри Расселл - Птица малая
Чувство, будто тебя поглотило – переполнило и зачаровало, – конечно, прошло. Никто не пребывает долго в таком состоянии. Вспоминая о нем, Эмилио все еще испытывал потрясение, а иногда ощущал в глубинных пластах своей души нечто, похожее на приливную тягу. Бывали периоды, когда он не мог закончить ни одной молитвы… даже едва мог начать: слова ее были для него слишком огромны. Но проходили дни, многое становилось привычным, и даже это Эмилио ощущал как подарок. У него здесь было все. Работа, друзья, истинная радость. Временами он плакал от осознания этого, а благодарность теснила грудь.
Самые простые вещи наполняли его блаженством. Вот как сейчас: он сидел с Софией и Аскамой внутри хамши-дерева, на равнине, где они могли без помех работать днем, пока другие спали. – Чайпас показала им, как сотворить чудесное, продуваемое ветром убежище, просто прорезав коридор к естественной полянке внутри деревьев. Взрослые растения имели в диаметре пятнадцать-двадцать футов и состояли из тридцати-сорока стеблей, росших кустом и вздымавшихся к зонту из листьев. Лиственный навес был настолько плотным, что к центру дерева мог пробиться только самый сильный ливень, а внутренние стебли естественным образом отмирали, оставляя снаружи круг из живых стволов. Все, что требовалось сделать, – это слегка прибраться в центре и принести сюда подушки или подвесить гамаки к ветвям, простиравшимся над головой.
Убаюканная дневной жарой, скучными для нее дискуссиями и необычной чужеземной монотонностью, Аскама расслаблялась, и он чувствовал, как ее дыхание замедляется, а милая тяжесть обмякает на его коленях. София улыбалась, кивая на ребенка, и их голоса делались еще тише. Иногда они просто сидели и смотрели, как Аскама спит, наслаждаясь редкой тишиной.
Остальные жаловались на несмолкающий говор и постоянные телесные соприкосновения, которые так любили руна, на их манеру жаться друг к другу и к чужеземцам, спиной прислоняясь к спине, головы укладывая на колени, руками обнимая за плечи, хвостами обвивая ноги, образуя в прохладных, вырубленных в скале и похожих на пещеры комнатах теплую и мягкую мешанину. Эмилио находил это прекрасным. Он не сознавал, как нуждался в прикосновениях, как одинок был на протяжении четверти века, словно укутанный в невидимый кокон. Руна инстинктивно стремились к физическому контакту, выражая этим свою нежность. Подобно Энн, думал он, но в еще большей степени.
Одной рукой Эмилио откинул со лба волосы и опустил взгляд на Аскаму, чуть сдвинувшись в плетеном шезлонге, который спроектировал для него Джордж. Работая по эскизу Джорджа, Манужаи изготовила кресло, прибавив кое-что от себя, – ее изумительные пальцы вплели в тростниковую вязь сложные узоры. Манужаи часто присоединялась к нему, Софии и Аскаме, когда они удалялись в хампий. Эмилио нравился низкий хрипловатый голос рунао. Похож на голос Софии, подумалось ему сейчас, но необычный среди соплеменников Манужаи. Еще Эмилио нравилась мелодичность языка руна. Его ритм и звучание напоминали ему португальский, мягкий и лиричный. Работать над ним было удовольствием, он был полон структурных сюрпризов и концептуальных находок…
София фыркнула, и Эмилио знал, что угадал причину. Она откинулась в кресле и зловеще уставилась на него.
– Леджанонта баналджа, – прочитала она. – Тингуента синоа да. Оба пространственные.
– Отметьте, если вам нетрудно, – с серьезным лицом и сияющими глазами сказал Эмилио Сандос, – впечатляющее отсутствие самодовольства, с которым я приветствую ваши новости.
София Мендес мило улыбнулась человеку, которого почти согласилась называть коллегой и другом.
– Наешьтесь дерьма, – сказала она, – и умрите.
– Доктор Эдвардс дурно влияет на вас, – с чопорным неодобрением заметил Эмилио, а затем, не меняя тона, продолжил: – Что до дерьма, раз вы его помянули, то оно, безусловно, подходит под общие правила разделения склонений на пространственные и невизуальные; но вот как насчет пуканья? Следует ли склонять пуканье, как невизиуальное, или рунао относит такой запах к категории, которая предполагает существование чего-то твердого? Ваше легкомыслие неуместно, Мендес. Это серьезный лингвистический вопрос. Мы можем написать на эту тему еще одну статью, уверяю вас. София вытирала слезы.
– И где опубликуем? В «Межпланетном журнале» или в «Кишечных газах и неприличных звуках»?
– Погодите! Это другая категория. Звук. Легкий. Невизуальный. Должен быть. А может, нет. Попробуйте енроа.
– Ну конечно! Я ухожу. С меня довольно, – объявила София. – Слишком жарко, а теперь еще и слишком глупо.
– По крайней мере, не самодовольно, – заметил он. Разбуженная смехом Аскама зевнула и, выгнув шею, посмотрела на Эмилио:
– Сипадж, Мило. Что такое «самодовольно»?
– Давай поглядим, – весело предложила София, делая вид, что заглядывает в словарь, и нарочно говоря непонятно для Аскамы. – Вот, пожалуйста! «Самодовольный». Тут говорится: «Сандос запятая Эмилио; смотри также „несносный“».
Проигнорировав слова Софии, Эмилио ответил Аскаме с непоколебимой уверенностью:
– Это термин для выражения нежности.
Собрав игрушки Аскамы и компьютерные блокноты, они отправились обратно к скальным жилищам, освещаемым косыми лучами, – одно солнце уже село, второе быстро опускалось, и лишь третье, намного более тусклое, солнце находилось в небе сравнительно высоко. Несмотря на жару этих дней, Джимми Квинн полагал, что погода может скоро измениться. Проливные дожди ослабли, а жара в последнее время сделалась суше и уже не так выматывала. На сей счет руна мало что сообщали. Погода просто существовала, и комментировать ее не имело смысла – если не считать гроз, наводивших на них ужас и вызывавших множество разговоров.
София вернулась в квартиру намного раньше Эмилио и Аскамы, задержанных стайкой детей, которые сомкнулись вокруг Сандоса, упрашивая и требуя, надеясь, что в его руках появятся какие-нибудь новые предметы, вызывающие удивление и восторг. Большинство Ва Кашани во время жары дремало, и деревня как раз просыпалась для второго цикла дневной активности. По пути Эмилио останавливался на узких тропках, чтобы поговорить с жителями, задерживался на террасах, восхищаясь новым навыком ползунка или льстя ребенку вопросом, который позволял тому показать какие-нибудь новые знания, принимая маленькие кусочки еды или глоток чего-то сладкого. Когда он добрался домой, наступили сумерки и Энн уже зажгла походные фонари – источник безмолвного интереса среди руна, которых, возможно, приводили в смятение не только крошечные, с одной радужной оболочкой глаза их гостей, но и техническая компенсация этого изъяна.
