Кэролайн Черри - Черневог
Неожиданно появившийся прямо в воздухе ряд острых зубов выхватил половинку прямо из его руки, а потом они исчезли, вместе с колбаской.
— Какой молодец наш Малыш. — Теперь Саше ничего не оставалось, как ему предложить и вторую половину.
Она исчезла неизвестно куда, как и первая.
Теперь на него уставились кроткие золотистые, чуть вытянутые вверх, глаза. Они отчетливо выделялись на фоне зеленоватой лесной тени.
— Молодец, Малыш. Ты даже не знаешь, какой ты замечательный. Может быть, ты хочешь водки? Я думаю, что было бы только справедливо, если бы мы вернули ее назад. Ведь это, в конце концов, мой кувшин, созданный моими заклинаниями, и я думаю, что имею на него право? Как ты считаешь?
Малыш подошел, переваливаясь на задних лапах и, вцепившись в Сашин кафтан, устроился у него на коленях.
— Но мы не можем прямо сейчас отправиться за ним, — объяснил ему Саша, поглаживая пушистый шар. — Нам нужна помощь, и поэтому мне кажется будет лучше, если мы заберем Хозяюшку и отправимся искать лодку. И посмотрим, что нам удастся там разузнать, как тебе нравится это?
Черневог был явно недоволен: Петр не имел на этот счет никаких сомнений. Все то время, пока они ехали вдвоем, Черневог не переставал посылать в его сторону свои желанья, так что Петр начал ощущать путаницу в собственных мыслях. Вначале пути его раздражение и затаенная против Черневога злоба полностью захватили его внимание, но Черневог тем не менее нашел обходные пути: сомнения обманным путем проникли в его сознание.
— Если мы не отыщем его, то он может и не увидеть завтрашний рассвет, — вкрадчиво говорил он, сидя сзади Петра. И еще через некоторое время: — Ты не можешь понимать происходящее, черт тебя побери. Ведь ты даже не представляешь, в какую он попал беду. — И, наконец, подошел к главной своей цели: — Петр Ильич, ведь ты знаешь, как он рассуждает, как думает. Ты знаешь его вероятные поступки. Ведь если ты не найдешь его, то смерть — это не самое худшее, что может случиться с ним. Разве тебя не беспокоит это? Разве в том, что произойдет с ним, не будет твоей вины? Сейчас он просто не понимает, с чем имеет дело. Нельзя же быть таким жестоким дураком!
— Но я ничего не знаю, — сказал он Черневогу. — Это такой громадный лес, как мне знать, в какую сторону он направился? Ведь это ты колдун, а не я.
— Он своими желаниями мешает мне, будь ты проклят!
— Тогда как же я могу сопротивляться этому?
— А может быть, он специально запутывает и тебя? Может он посылать тебе желанья, искажая направление?
На что Петр ответил:
— Когда я в твоей компании, это вполне возможно.
Однако Черневог тут же выразил свое сомнение:
— Нет, он не станет делать ничего подобного. Он очень смышленый малый. Не надо большой хитрости, сделать такой трюк один раз, но на все есть своя цена. Я знаю, как он делает это. Хочешь узнать? Неужели ты не хочешь узнать, как он сумел бросить тебя здесь и не позволил мне подслушать его собственные мысли?
Конечно, можно было до полного отчаяния сопротивляться и не проявлять к этому никакого интереса. Можно было всерьез подумать о том, чтобы свернуть Черневогу шею. Но все это было возможно только в том случае, если человек вообще мог думать. Однако было просто невозможно думать о чем бы то ни было, когда каждая твоя мысль тут же уносилась прочь, едва успевая оформиться. Можно было злиться на Черневога за его болтовню, но все это приводило бы всегда к одному и тому же. И вот когда наполовину лишившись рассудка, истощенный и разуверившийся во всем, вновь обретаешь себя, но все еще находишься в его руках, то лучший выход из такого положения — это обратить все свое внимание на деревья, или разглядывать кору, или делать еще нечто подобное, заполняя память картинами возможного спасенья.
Но и это тоже было бесполезно: колдуны всегда найдут свой путь к его памяти и добьются того, чего хотят. Обычный человек не может рассчитывать на чью-то помощь и поэтому вынужден спасаться сам, думая о посторонних вещах: о Воджводе, о голоде, о тех случаях из своей жизни, которые никак не могут быть предметом гордости… например о том, что пришлось сделать Петру, чтобы расплатиться с хозяином постоялого двора…
— У каждого из нас есть свои ошибки, — заметил ему Черневог. — И гордость наша не беспредельна. Вся разница лишь в том, что одни из нас привередливы гораздо меньше других.
Петр с силой отмахнулся от него локтем и выкрикнул:
— Оставь меня в покое!
Но он не причинил Черневогу никакого вреда своим выпадом, зато сам тут же почувствовал сильное головокружение и подумал, что вот-вот может упасть с лошади, но его тело привычным образом удержало равновесие. Он чувствовал себя так, будто только проснулся: некоторое время никак не мог понять, как заставить руки двигаться, и едва ли знал как следует правильно дышать…
— Отпусти меня, — сказал он наконец, с удивлением обнаружив, что может говорить.
И вновь провалился в созерцание следующих друг за другом картин… На этот раз он был в доме Черневога, где около печки спиной к нему сидела Ивешка. Он тут же подумал: «Нет, нет, это не она, я уже знаю этот сон… Господи, я хочу вырваться из него…"
Теперь он стоял на берегу реки, и высокие деревья, окружавшие его, были затянуты легким утренним туманом. Он увидел, как издалека по заросшему травой берегу к нему приближается смутно различимая фигура, закутанная во что-то от холода.
Это Ивешка спустилась из дома, чтобы встретиться с ним. «Приходи, когда рассветет», — сказала она. «Я поговорю со своим отцом».
Но не было никакой надежды хоть в чем-то убедить Ууламетса. Он прекрасно знал это. Так же, как знал и то, что нет смысла уговаривать и Драгу. Если бы он сделал то, о чем просила его Драга, и привел к ней Ивешку, то тогда он потерял бы всякую надежду для себя найти место в этом мире. Все было бы потеряно для молодого колдуна, который (Ивешка знала правду, но не знала лишь всей важности скрытого в ней смысла) однажды уже расстроил все планы Драги.
Она подошла к нему и отбросила капюшон. Ей было всего шестнадцать лет, и она должна была умереть в этом самом голубом платье: Черневог уже давно решил для себя, что должен убить ее…
— Боже мой, нет! — закричал Петр, ударил Волка и попытался сбросить Черневога, но Волк всего лишь слегка подпрыгнул, а Петр не смог даже шевельнуть рукой.
— Ты не оцениваешь в полной мере способности своей жены, — сказал Черневог, удерживая его на лошади. — Только я мог это сделать. Однажды я попросил у нее ее сердце, и она отдала его мне, чтобы передать Сове. Я хотел освободить ее, поместив его рядом со своим, где оно было бы в безопасности. Так оно и было. И знаешь, как мне удалось ее обмануть?
