Борис Долинго - Аэлита. Новая волна /002: Фантастические повести и рассказы
— В сознании? — спрашивает профессор.
Ассистент кивает.
— Фамилия, звание? — обращается Гильзин ко мне.
— Лейтенант Головарев, — слова даются легче, чем в первый раз.
— Отлично, лейтенант! — восклицает профессор.
— Не вижу ничего отличного.
— Во-первых, хорошо, что вы очнулись первым. А во-вторых, хорошо, что вы уже владеете своей частью лица.
— Что значит своей частью?
— Вы дали согласие на эксперимент, так?
— Д-да. Что со мной сделали?
— Вы остались без ног, — размеренным голосом продолжает Гильзин, — но вместо того, чтобы провести остаток жизни в инвалидном кресле, вы станете элитным солдатом. С чем вас и поздравляю, — улыбка озарила лицо профессора. — Нужно только проверить, как вы приживетесь.
Гильзин глубоко вздыхает и протирает шею платком. В палате, наверное, жарко. Я этого не чувствую.
— Не волнуйтесь, — продолжает он. — Я все объясню. Ноги мы вам сделали. Настоящие. Но не ваши. И управлять ими будете не вы, а тот человек, с которым вы теперь связаны этим телом. У него была повреждена голова. Мозг не задет, но все органы чувств, кроме глаза, были поражены. Поэтому вы будете компенсировать друг друга. — В голосе профессора слышен восторг. Он все больше распаляется, как будто читает речь с трибуны. — У вас же откроются дополнительные возможности, если вы с ним поладите и сможете работать в команде. Вам это уже приходилось делать. Это солдат Птицын из вашего отряда.
В памяти сразу же всплывают образ жены, дочки, родителей. Все те, ради кого я держу оружие. Кто ждет меня в подземке. Я теперь для них мертв. Они меня попросту не узнают. Остаток жизни я проведу с неплохим, но чужим мне человеком.
Гильзин не мешает моим размышлениям. То ли из осторожности, то ли из сочувствия он молча стоит, заложив руки за спину. Я все же беру себя в руки:
— Что за новые возможности?
Он, конечно же, ждал такого вопроса.
— Когда научитесь шевелить головой, сможете полюбоваться собой. Вы в полтора раза прибавили в росте. Это первое. Второе — у вас четыре руки. Две ваших и две Птицына. Также его целый глаз находится у вас на затылке. То есть для вас-то это затылок, а для него лицо. Полезно, не правда ли? Да еще спать можно по очереди, и в случае опасности легко друг друга будить. Хотя не знаю, насколько это будет легко. Вы первые, кто попал под этот эксперимент. Проблемы могут возникнуть с перемещением, потому что ноги-то его, а дорогу видите вы. Ну, когда начнете мыслить синхронно, эта проблема тоже отпадет. Только вот объяснять все это ему придется вам. Потому что он не может не только говорить с нами, но и слышать.
— Как же я ему тогда объясню?
— Я думаю, вы будете воспринимать мысли друг друга.
Это значит, мы будем знать друг о друге абсолютно все! А еще больше настораживает фраза «начнете мыслить синхронно». Похоже на то, что я — уже не я. Я — только часть какого-то сверхсущества, созданного искусственно.
Гильзин, помолчав немного, продолжает:
— Теперь о внутренних органах. Пищеварительная система ваша, потому что у вас только один рот, и это, наверное, к лучшему. — На лице Гильзина проскальзывает нерешительная усмешка. — Остальное дублировано. Так что в случае повреждения у вас будут и лишняя печень, и запасная пара почек, и дополнительное сердце с легкими, которые, кстати, позволят вам двигаться с меньшими усилиями и большее время, и еще много чего у вас есть в заначке, о чем вы вряд ли слышали, но со временем разберетесь. Анатомию вам теперь просто необходимо знать.
Теперь меня не так легко убить. А нужна мне такая жизнь или нет, никого не волнует. На войне как на войне.
— Если у вас на данный момент нет вопросов, я вас покину, — говорит профессор. — Отдыхайте, собирайтесь с мыслями, учитесь управлять новым телом. Импульсы все те же. Нервная система не нарушена. Когда очнется Птицын, сообщите медбрату.
Я обращаю внимание на медбрата. Тот неотрывно смотрит на Гильзина. Похоже, знает не намного больше меня.
Может, все не так плохо. В конце концов, я мог вообще не выжить. А вот кем лучше быть: калекой, или подопытным кроликом — я не знаю. С этой мыслью я уснул.
Проснулся я оттого, что почувствовал панику.
В голове путаются мысли, вроде того: «где я?», «что со мной?», «что за ерунда?». Все ясно. Птицын проснулся.
— Спокойно, солдат, — говорю я. Мысленно, конечно, не вслух.
— Да, надо бы успокоиться и рассудить здраво, — думает Птицын. Услышал меня или нет, непонятно.
— Птицын, ты меня слышишь?
— Чертовщина какая-то, — думает Птицын.
— Никакая не чертовщина, — объясняю я, — а твой прямой начальник, лейтенант Головарев.
— С ума сошел? Глюки?
— Нет, Андрей, не глюки. Успокойся. Сейчас во всем разберемся.
— Хорошо, пусть так, но что ты делаешь в моей голове?
С каких это пор мы на «ты», — подумалось мне. И тут же, как ответ: «А что теперь, сюсюкаться?»
Не понял, то ли моя мысль, то ли Птицына.
— Нет, я не у тебя в голове. И ты не у меня. У нас одна голова на двоих, и еще много чего у нас теперь общего. Ты только успокойся и не засоряй мне мозг всякой чепухой. Послушай сначала.
— Хорошо, — успокаивается наконец солдат. — Я весь внимание.
Я пересказываю ему весь разговор с профессором Гильзиным. Сам профессор уже стоит в палате.
— Ну, как дела?
— Как у тебя дела? — спрашиваю я у Андрея.
— Не понял, — удивляется он.
— Гильзин пришел, спрашивает, как у тебя дела. Ты его не слышишь?
— Нет. Не слышу ничего, кроме твоего голоса. Да и тот своим кажется. Странно, что я раньше не заметил.
— Он только очнулся, — говорю я Гильзину. — Я ему все объяснил, переваривает теперь.
— Он что-нибудь слышит?
— Нет, не слышит. Я ему передаю.
— Как освоитесь, постарайся канал наладить, чтоб не пересказывать, а сразу передавать, как мысли передаешь. Много времени сэкономите на этом. Это очень важно. Вы и сами понимаете.
— Как-нибудь на досуге попробую.
— Ладно, какие еще успехи?
Пробую двигать головой. Ничего не получается.
— Слушай, — говорю я Птицыну, — давай голову попробуем повернуть. Сначала вправо, потом влево.
И пытаюсь повернуть. Когда Андрей подключается, голова поворачивается. Я вижу белую стену, совсем рядом от себя.
— Теперь влево, — мысленно произношу я.
Голова поворачивается влево. Вижу медбрата на стуле. Не того, что был в первый раз. Другого. «Смена-то кончилась», — уже соображаю я.
— Чего? — переспрашивает мой сожитель. — Какая еще смена?
— Да медбрат тут не тот, которого я в прошлый раз видел, — отвечаю. А Гильзину говорю: — Вот такие успехи и есть. Только вопрос у меня. Зачем нам слышать все мысли? Нам же только некоторые нужны.
