Ричард Мэтьюсон - Вкус ужаса: Коллекция страха. Книга I
Зрелище становилось все более отвратительным с каждой секундой. Элиза стояла на коленях в могильной грязи, а новый труп — избавившись от остатков одежды, в которой его похоронили, — совокуплялся с ней с явным удовольствием, судя по тому, как он запрокидывал сгнившую голову. Что до Элизы, она сжимала свои груди, чтоб струйки молока брызгали на части трупов, ползавшие рядом. Ее любовники были в экстазе. Они трещали, щелкали, скреблись и купались в молоке.
Я взял у Уолтера мушкет.
— Не причиняйте ей вреда! — взмолился он. — Она не виновата.
Я проигнорировал его и вернулся назад, по пути зовя некроманта:
— Скал! Скал!
Он оторвался от медитации или чем он там был занят, увидел в моей руке мушкет и тут же начал вопить о своей невиновности. Его немецкий был плох, но общий смысл я уловил. Он говорил, что просто делал то, за что ему заплатили. Он не виноват.
Я перебрался через стену и зашагал по могилам, приказывая ему встать. Он повиновался, подняв руки над головой, явно испуганный. Он думал, что я пристрелю его на месте. Но я не собирался этого делать. Я просто хотел прекратить это сумасшествие.
— Что бы ты тут ни начал, отмени это! — приказал я.
Он замотал головой, дико выпучив глаза. Я решил, что он меня не понял, и повторил.
Он снова помотал головой. Весь его напускной пафос исчез. Теперь он казался мелким воришкой, застигнутым на месте преступления. Я стоял перед ним, направив мушкет ему в живот. «Если ты не прекратишь это немедленно, я выстрелю», — сказал я.
Я бы так и сделал, но тут через стену перебрался герр Вольфрам и поплелся к жене, выкрикивая ее имя:
— Элиза… пожалуйста, Элиза… пойдем домой.
Ничего более печального и абсурдного я никогда раньше не слышал. Пойдем домой…
Конечно же, она его не послушала. Или не слышала, учитывая ее горячку и то, что с ней делали.
Зато услышали ее любовники. Один из трупов, поднятый целым, ждал своей очереди. Он зашагал к Уолтеру, размахивая руками и пытаясь его отогнать. Забавно было это видеть. Труп пытался отпугнуть старика. Но Уолтер не ушел. Он продолжал звать Элизу, слезы струились по его лицу. Он звал ее, звал…
Я крикнул, чтобы он отошел. Он не послушался. Наверное, хотел подойти достаточно близко, чтобы схватить ее за руку. Но труп все еще размахивал конечностями, прогоняя Уолтера, а когда понял, что старик не уйдет, мертвец просто сбил его с ног. Я видел, как Уолтер падает и как пытается встать. Но мертвые — части мертвых тел — были повсюду в траве. И как только он упал, они набросились на него.
Я велел англичанину идти со мной и направился к Уолтеру, чтобы помочь. В мушкете была только одна пуля, и я не рискнул стрелять с большого расстояния из боязни промахнуться. К тому же я просто не знал, во что стрелять. Чем ближе я подходил к кругу, в котором извивалась Элиза, отдаваясь ласкам мертвых, тем больше давала о себе знать безбожная работа Скала. Не знаю, что за заклятье он применил, но ритуал, похоже, поднял все, что было упокоено на кладбище. Земля шевелилась от ворочающихся в ней кусков рук, пальцев, голов с истлевшими волосами, чего-то червеобразного, что я не мог сразу опознать.
Уолтер проиграл схватку раньше, чем я смог подойти. Ужасы, за воскрешение которых он заплатил, эти неблагодарные твари — они разорвали его на сотню частей. Один его глаз выдавили, в груди проделали рваную дыру.
И они все еще работали над ним. Я отбил несколько конечностей мушкетом, но их было слишком много, и я знал, что со временем они наверняка переключатся на меня. А потому я развернулся к Скалу, чтобы снова приказать ему упокоить эту нечисть, но Скал уже бежал между могилами к выходу. Внезапно меня охватила ярость, и я выстрелил ему вслед. Он упал и взвыл. Англичанин был серьезно ранен, охвачен болью, но я не хотел ему помогать. Он в ответе за все это. Вольфрам мертв, Элиза все еще в объятиях мертвых поклонников, и все по вине Скала. Я ничуть ему не сочувствовал.
— Что сделать, чтобы они остановились? — спросил я. — Какие слова сказать?
Он стучал зубами. Так сильно, что я не мог разобрать его ответ. Лишь через некоторое время я понял.
— Когда… солнце… встанет…
— Ты не можешь остановить их иначе?
— Нет, — сказал он. — Другого… пути… нет.
И умер. Можете представить себе мое отчаяние! Я ничего не мог поделать. Не мог подобраться к Элизе, не разделив судьбу Уолтера. А она сама со мной не пошла бы. До рассвета оставался час, не меньше. У меня был лишь один выход, которым я и воспользовался: я залез на стену и принялся ждать. Звуки были ужасными. Порой даже хуже, чем зрелище. Она к тому времени выдохлась, но продолжала свое занятие. Иногда пела, иногда плакала, порой стонала. Поймите меня правильно: не так, как стонет в ужасе женщина, которая понимает, что попала в лапы смерти. То были стоны наслаждения, стоны женщины в экстазе.
Звуки прекратились за несколько минут до рассвета. И только когда наступила полная тишина, я рискнул вновь посмотреть за стену. Элиза пропала. Ее любовники лежали на земле, опустошенные настолько, насколько могут быть опустошены мертвые. Облака на востоке светлели. Наверное, восставшая плоть боится солнца, поскольку, как только начали исчезать звезды, мертвецы тоже попытались скрыться. Они зарывались обратно, накрывали себя могильной землей, в которой были похоронены…
Голос Хэкеля упал до шепота в последние несколько минут, а теперь и вовсе стих. Мы сидели, не глядя друг на друга, погрузившись в собственные мысли. Если кто-то из нас и думал, что голосом Хэкель пытался придать своей истории излишний колорит, достаточно было бледности его кожи и слез на его глазах, чтобы убедить нас — хотя бы в то время — в искренности рассказа.
Первым заговорил Парракер.
— Значит, ты убил человека. Я впечатлен.
Хэкель посмотрел на него.
— Я еще не закончил рассказ.
— Господи, — пробормотал я. — Что же еще можно добавить?
— Если вы помните, я оставил свои книги и подарки, захваченные из Виттенберга для отца, в доме герра Вольфрама. Пришлось вернуться. Я был в каком-то трансе от ужаса, мозг сопротивлялся тому, что видел.
Дойдя до дома, я услышал пение. Милый тихий голос. Я подошел к двери. Вещи мои лежали на столе, там же, где я их оставил. Комната была пуста. Молясь о том, чтобы меня не заметили, я вошел. Пение прекратилось, когда я начал собирать книги по философии и подарки для отца.
Я отступил к двери, но не успел перешагнуть порог. Вошла Элиза с ребенком на руках. Теперь она выглядела намного хуже, учитывая события ночи. Ее лицо, руки, полные груди, к которым прижимался младенец, были расцарапаны. Но, несмотря на раны, в глазах ее светилось счастье. Она казалась полностью довольной жизнью.
