Станислав Лем - Библиотека фантастики и путешествий в пяти томах. Том 4
– Есть новости с Земли? - с опаской спросил Гибсон.
– А, по поводу вашего заявления!.. Я его только два дня как послал.
Раньше чем через неделю ответа не ждите. Знаете, как там, внизу, делаются дела…
Гибсон уже заметил, что Земля всегда была «внизу», а другие планеты - «наверху», и ему рисовалась странная картина: длинный склон, спускающийся к солнцу, на котором на разной высоте расположены планеты.
– Честно говоря, я не понимаю, при чем тут Земля, - не отставал Гибсон. - В конце концов, речь идет не о лишнем месте в космолете. Я уже здесь. Им даже легче, если я не вернусь.
– Вы, конечно, не думаете, что такие здравые аргументы руководят теми, кто распоряжается там, на Земле, - возразил Хэдфилд. - Все должно пройти по инстанциям.
Обычно Хэдфилд не говорил о своих начальниках так беспечно. Гибсону стало приятно: это значило, что Главный ему доверяет, считает его своим. Сказать сейчас о двух других заботах - проекте и Айрин.
Похлопотать об Айрин он обещал, но лучше сперва поговорить с ней самой. Да, предлог хороший, и можно отложить разговор с ее отцом.
***
Он откладывал так долго, что упустил инициативу. Айрин поговорила сама - конечно, не без влияния Джимми, от которого Гибсон на следующий день получил полный отчет. Но, взглянув на своего подопечного, он и так понял, каковы результаты.
Хэдфилд был слишком умен, чтобы стать в позу оскорбленного отца. Он объяснил ясно и трезво, почему Айрин должна обождать до двадцати одного года, когда он и сам отправится с ней попутешествовать.
Оставалось всего три года.
– Три года! - убивался Джимми. - Все равно что три жизни!
Гибсон глубоко ему сочувствовал.
– Даже удивительно, как быстро идет время! - сказал он.
Он хотел было прибавить, что, к счастью, годы на Марсе исчисляются по-земному и содержат триста шестьдесят пять, а не шестьсот восемьдесят семь дней, но удержался.
– Как вы думаете, - сказал наконец Джимми, - если я сам к нему пойду, что ему сказать?
– А почему бы не сказать все как есть? Говорят, иногда правда творит чудеса.
Джимми метнул на него обиженный взгляд. Он не всегда знал точно, смеется над ним Гибсон или нет.
– Вот что, - сказал Гибсон. - Пойдемте сегодня вечером к нему домой и все выясним. В конце концов, попытайтесь понять и его. Откуда ему знать, что у вас не пустой флирт? А если вы сделаете предложение, это совсем другое дело.
Ему стало много легче, когда Джимми согласился сразу.
***
Надо сказать, Хэдфилд совсем не удивился, когда увидел, кого привел к нему Гибсон. Айрин благоразумно исчезла. Гибсон, как только смог, последовал ее примеру.
Он ждал в библиотеке, рассматривая книги, и думал, сколько же из них успел прочитать хозяин дома, когда вошел Джимми.
– Мистер Хэдфилд хочет вас видеть.
– Как дела?
– Не знаю…
Когда Гибсон вошел в кабинет, Хэдфилд сидел в глубоком кресле и смотрел на ковер так пристально, словно видел его впервые. Он указал гостю на другое кресло.
– Вы давно знаете Спенсера? - спросил он.
– С тех пор, как отбыл с Земли.
– Вы считаете, за это время можно было узнать его как следует?
– Можно ли узнать человека как следует за целую жизнь? - парировал Гибсон.
Хэдфилд улыбнулся и в первый раз поднял глаза.
– Не хитрите, - сказал он. - Что вы на самом деле о нем думаете? Вы бы хотели такого зятя?
– Да, - без колебания ответил Гибсон. - Очень бы хотел!
Хорошо, что Джимми его не слышал, а может быть, и плохо - ведь тогда бы он узнал, что на самом деле чувствует к нему Гибсон. Хэдфилд выпытывал все, что возможно, и одновременно испытывал самого Гибсона.
Тот должен был это предвидеть; но, к своей чести, он заботился только о Джимми. Когда Хэдфилд нанес главный удар, он был совершенно не подготовлен.
– Скажите, - резко произнес Хэдфилд, - почему вы так хлопочете о молодом Спенсере? Вы сами сказали, что знакомы с ним только пять месяцев.
– Да. Но когда мы уже несколько недель летели, я обнаружил, что учился в Кембридже с его родителями.
Хэдфилд поднял брови - по-видимому, удивился, что Гибсон не получил диплома. Но он был слишком тактичен и спросил о другом. Вопросы казались вполне невинными, и Гибсон простодушно на них отвечал. Он забыл, что говорит с одним из самых умных людей Солнечной системы, который по крайней мере не хуже его разбирается в человеческой душе. А когда понял, что случилось, было уже поздно.
– Простите, - с обманчивой мягкостью произнес Хэдфилд, - все, что вы говорите, не совсем убедительно. Я не хочу сказать, что это не правда. Вполне возможно, что вы так хлопочете о Спенсере потому, что хорошо знали его семью двадцать лет назад. Но вы слишком многого не договариваете. И совершенно ясно, что все это трогает вас куда больше.
– Он резко наклонился вперед. - Я не дурак, Гибсон. Человеческая психология - мое дело. Можете не отвечать, если не хотите, но, я думаю, вы передо мной в долгу. Джимми Спенсер - ваш сын, да?
Бомба взорвалась, все было позади. И в наступившем молчании Гибсон чувствовал только одно: насколько ему стало легче.
– Да, - сказал он. - Сын. Как вы догадались?
Хэдфилд улыбнулся. Кажется, он был доволен собой.
– Поразительно, как люди не видят себя со стороны! Думают, что ни у кого нет глаз! Вы с ним похожи. Когда я вас вместе увидел, я сразу подумал, что вы родственники.
– Как странно! - сказал Гибсон. - Мы были на «Аресе» три месяца, и никто ничего не заметил.
– Так ли уж странно? Они думали, что все о нем знают, а у меня не было предвзятого мнения. Скажите, Спенсер в курсе?
– Нет.
– Почему вы так уверены? И почему вы ему не скажете?
Допрос был беспощадный, но Гибсон не протестовал. Никто не имел таких прав на эти вопросы, как Хэдфилд. А Гибсону нужен был человек, которому он мог бы все рассказать, - так же, как сам он был нужен Джимми.
– Лучше я расскажу все сначала, - произнес он, ерзая в кресле. - Когда я бросил университет, у меня был нервный срыв, и я почти год провел в больнице. Потом я вышел и потерял всякую связь с университетскими друзьями - они не очень стремились, да и я не хотел ворошить прошлое. Только через несколько лет я узнал, что было дальше с Кэтлин… с его матерью. К тому времени она уже умерла. - Он помолчал. - Я слышал, что у нее есть сын, но не обратил внимания. Мы всегда были - ну, осторожны… Во всяком случае, мы так думали. И я решил, что сын от Джеральда. Понимаете, я не знал, когда именно они поженились и когда Джимми родился. Я хотел все забыть и старался об этом не думать. Я даже не помню, пришло ли мне в голову хоть на минуту, что ребенок мог быть и мой. Вам, наверно, трудно поверить, но так уж оно есть… А потом я встретил Джимми, и все началось сначала.
