Геннадий Прашкевич - Русский струльдбруг (сборник)
Быстрее всего я привык к виртуальным семьям.
Как правило, реальные отцы и матери окружали себя многочисленными виртуальными чадами. Наблюдать за этим было интересно. Мороженое, моченая морошка, овощи убывали только с тарелок родителей. Еда перед детьми всегда оставалась нетронутой, но дети плакали и смеялись, как настоящие. Своими бесчисленными капризами они могли довести родителей до отчаяния.
– Почему все это не отменят?
– Разве можно отменить надежду?
– Это так, – кивал Сатин. – Но когда придут русские, всех этих сумасшедших отправят в госпитали.
А Ли Хунчжи говорил:
– Живите, как сами можете.
Умные мысли в его голове не переводились.
– Жить как можете. Жить по-другому – большая ошибка. Здесь не Россия и не Китай, здесь Сибирская автономия. Здесь русские и китайцы растут и опадают безропотно, как листва с деревьев…
21.Купюры.
Бледные, рисованные.
С серыми клубами серого дыма.
– Что это?
– Погребальные деньги.
– Разве я похож на человека, готового к похоронам?
– Погребальные деньги – необходимы. Есть же у вас друзья.
– Друзья?
– Ну да, друзья.
– Как вас понять?
– Видите? На вашем столике лежат погребальные деньги, – объяснял мне Ли Хунчжи. – Кто-то сделал вам чудесный подарок. – Улыбаясь, Ли Хунчжи совсем не походил на штатного сотрудника службы Биобезопасности. – Большая честь заслужить такой подарок. Мы смертны, это не секрет. От такого подарка не отмахнешься.
– О чем вы? – все еще не понимал я.
– Я умру. Вы умрете, – вел свое Ли Хунчжи. – Вот когда такое случится, вам и понадобятся погребальные деньги. На первое время. Там ведь, понимаете, тоже придется устраиваться.
Одобрительно улыбаясь, Ли Хунчжи развернул вебер.
Перед нами, прямо в воздухе высветилась смутная туманная заводь.
Сырые камыши, сырой отчетливый запах гниения. У заиленного берега набегающей волной раскачивало распухшего утопленника.
– Смотрите! Этот струльдбруг просто в отличной форме! – Ли Хунчжи был в восторге. – Специальная служба наблюдает за утопленником уже более двадцати часов, а он делает вид, что не может даже пошевелиться.
– Зачем утопленнику шевелиться?
– А если это струльдбруг?
Кашель.
Бумажные фонарики.
Росписи под потолком и на красных стенах.
– Страх смерти можно превозмочь, часто показывая людям лица мертвых струльдбругов, – кивал Ли Хунчжи. – Струльдбруги вечны, но не бессмертны. Так называемое бессмертие – это из разряда естественных человеческих преувеличений. Сегодня струльдбруг вечен, а завтра сгорает в огне пылающего здания или лежит на заиленном берега. Простых людей такие слова бодрят.
Он всмотрелся:
– Очень страшное существо.
– А по-моему, ничего особенного.
– Вы просто не справляетесь с сущностями, Гао-ди. Вы размышляете, как типичный владелец швейцарской банковской карты. А я родился в чжунго, я вырос в чжунго. И ваша Фэй родилась в чжунго. И Сатин, и Королев. Мы все тут родились и тут выросли. И умрем, – подчеркивал он. – Нас знают, мы не внушаем подозрений. У нас нет детей, – добавлял он с особым значением. – А это существо – страшное, оно – чужак, – указал он на труп утопленника. – Откуда он мог приплыть? – Ли Хунчжи прищурился: – Сибирская автономия опирается на активных людей. Чтобы обезвредить такого вот страшного и опасного струльдбруга, операцию надо готовить задолго.
Я перевел взгляд на погребальные деньги:
– Что можно на них купить?
– Покой.
И, помолчав, Ли Хунчжи добавил:
– Погребальные деньги сжигают, провожая китайца в последний путь. Люди мечтают о покое. Они всегда мечтают о покое. Все знают, что настоящий покой нельзя купить, он приходит только сам. Но люди всегда мечтали о покое. Хотя никто еще не доказал, что там не будет болезни Керкстона…
* * *«Дым сожженных тел поднимается так высоко, что даже самому Господу приходится привстать, чтобы увидеть эти полные надежд души…»
* * *Я пересчитал бледные купюры.
– Их девять.
– Это знак.
– Какой еще знак?
– Вы неопытный человек. Смотрите.
Ли Хунчжи ткнул толстым пальцем в кожаную папку карты вин:
– Вот понятная схема. Несколько лиственниц, ресторан «Ду» и китайские кладбища по периметру. Целых четыре. Обратите внимание на номера кладбищ. Видите девятку? Вот же, вот.
И уставился на меня:
– Вы пойдете на кладбище?
– А это зачем? Зачем мне туда идти?
– Ваши неведомые друзья подают вам знак.
– Но у меня нет друзей в чжунго.
– Не имеет значения.
– Неужели мне надо идти на кладбище только потому, что кто-то подкинул на мой столик эти бледные бумажки?
– Это не бумажки, нет. Видите надпечатку? – с некоторым превосходством в голосе пояснил Ли Хунчжи. – Да, да, вот этот крошечный, почти незаметный иероглиф. Он читается как минтяо. Запомнили? Перевести можно как завтра. Видите, иероглиф завтра оттиснут на каждой купюре. Нет, нет, – понимающе усмехнулся он, – это не указание на день вашей возможной смерти. Живите, как можете. Жить по-другому – большая ошибка…
22.В год основания Сибирской автономии в доме мелкого чиновника Чжао Линя черная собака подняла голову и отчетливо произнесла, роняя слюну с длинных мокрых губ: «Люди теперь будут умирать часто».
Собака не ошиблась.
Я убедился в этом на кладбище.
Под бледным диском незаходящего Солнца неровно лежала плоская, поросшая редкими печальными лиственницами, равнина. Культ усопших не дал развиться в чжунго массовым крематориям. Бывшую тундру густо заселили вчерашние люди.
Зачем я сюда пришел?
Ну да, намеки Ли Хунчжи…
Кажется, он хотел, чтобы я появился на кладбище…
Ладно. Зачем разочаровывать активного сотрудника Биобезопасности? За мной, скорее всего, следят. Я незаметно повел взглядом по траурным, прихотливо заверченным зимними ветрами лиственницам.
Неведомые друзья. Но кто, кто?
Вдруг меня обожгло: Гриф! Это Гриф!
Конечно, я отогнал эту мысль. Какой Гриф? Прошло почти двести лет.
Ну, а соломенная собачка, погребальные деньги? Разве это не куки, – приманки, как говорят сетевики.
* * *Ветки нависали так низко, что кое-где приходилось пригибаться.
Плоские песчаниковые плиты, изрезанные прихотливыми иероглифами. Игрушечный домик (так это выглядело)… Костлявый морской конек… Хищный трезубец… Раскрученная спираль… Меня неожиданно взволновал разбухший, беременный ветром парус. Потом – удлиненный всевидящий глаз. И водоросли, волнуемые невидимым течением. И пляшущий в отчаянии человечек. И рассыпающийся на глазах скелет. И снова раскрученная спираль…
