Роберт Хайнлайн - Луна жестко стелет
– Это когда же? Через год, через два?
– Дня два-три ему нужно. Может быть, четыре. Пока с умом отредактируем выдержки из «пятилетнего плана» и из записей с твоего мага. В особенности из того, что этот ублюдок тебе вкручивал. Эксплуатнем твой арест в Кентукки.
– Э, э! За это лучше забудьте!
Проф ухмыльнулся и бровку поднял.
– Ннуу, – сказал я через силу. – Окей. Ежели будет в жилу.
– Еще как в жилу! Похлеще, чем любая статистика насчет природных ресурсов.
* * *Экс-мужик на проводах, наш пилот, обошелся без промежуточного облета, сманеврировал на посадку сходу, не постеснялся нас тряхнуть, поскольку корабль был без груза и легко слушался. Но тормозной путь был всего-то два с половиной кэмэ, длился девятнадцать секунд, и мы сели в Джонсон-сити. Я перенес нормально, хотя грудь сдавило и было чувство, что жуткой лапищей сердце зажало, но в темпе кончилось, вздохнулось легко, и я с радостью принял наконец натуральный человеческий вес. Но беднягу профа при том чуть не доконало.
Майк мне потом сказал, что пилот отказался передать управление. А уж у Майка-то была наготове программа с длительным плавным режимом торможения, чтобы посадить нас, как яичко в гнездышке, поскольку он знал, что проф на борту. Но, возможно, кибер знал, что делает: плавный режим торможения означает повышенный расход топлива, а наш «Лотос-Жаворонок» сел с до упора пустыми баками.
Но речь не про кто об что пекся, а при этой посадке Гаррисона мы чуть профа не потеряли. Хорошо, Стю заметил, пока я отдышивался, так что мы оба к профу кинулись. Сердечный стимулянт, искусственное дыхание, массаж сердца. Наконец, у него ресницы дрогнули, глянул он на нас, заулыбился. И: «Дома», – шепнул.
Мы дали ему отдохнуть минут двадцать, раньше чем позволили с корабля податься. Он же чуть концы не отдал в натуре при нас, благодетелях. Тем временем шкипер баки наливал и волком глядел, чтобы побыстрей от нас избавиться и принять пассажиров. Этот хер голландский за весь рейс нам слова не сказал. Думаю, жалел, что за гроши ввязался в такой рисковый рейс.
К тому времени Ваечка на борт прорвалась. Надела гермоскаф и пришла нас встретить. Не думаю, что Стю видел ее в гермоскафе, а уж блондинкой-то наверняка не видел. Так что не признал. А я ее облапил несмотря на гермоскаф. Стю рядом стоял, ждал, пока познакомлю. И вдруг этот незнакомый мужик в кавычках его как облапит! Он жутко удивился.
А я слышу Ваечкин голос, но неотчетливо:
– О, господи! Манни, шлем!
Я захваты откинул, помог снять. Она кудрями тряхнула, у самой рот до ушей.
– Стю, ты мне не рад? Или не узнаёшь?
У него помалу улыбка по лицу поплыла, как рассвет по лунному морю.
– Зэдрастуити, гаспажа! Чрезвычайно счастлив вас видеть.
– Нашел «гаспажу»! Милый, я тебе всю дорогу «Ваечка»! Тебе что, Манни не сказал, что я взад блондинка?
– Сказал. Но одно дело – слыхать, другое – видать.
– Скоро привыкнешь.
Она остановилась, нагнулась к профу, хихикс ему выдала, а потом как выпрямится, как приложит мне без шлема добро пожаловать домой – так, что нас обоих слеза прошибла в этих скафах сучьих. Потом опять как повернется к Стю и давай его целовать.
Он даже мал-мал попятился. Она перестала.
– Стю, мне что, сбегать дочерна намазаться, чтобы ты меня признал?
Стю на меня глянул, потом чмокнул ее в щечку. Кроме шуток, у нее на него больше времени и мысли потратилось, чем на здоровканье со мной.
Я только потом сообразил, что к чему. Стю, хоть и хлестался, мол, он теперь лунтик, а далеко не лунтик был. А Ваечка тем временем замуж вышла. Какая при том разница, спрашиваете? Ну, на Эрзле-то разница, а у Стю в мозгах костей не сидело, что дама на Луне – сама себе хозяйка. Так он, пижон несчастный, трухал, что я обижусь!
Засунули мы профа в скаф, сами залезли и пошли себе, причем я с той мортирой под мышкой. Как под землю спустились и шлюз прошли, так скафы сбросили. И я был потрясен, поскольку увидел, что Ваечка напялила скаф на тот красный комплектик, почти века прошли, как я его ей купил. Она его вычистила так, что сиял.
Иммиграционный зал был пустой, только вдоль стенки стояли в ряд сорок душ народу, вроде как новички этапированные. Все в гермоскафах, и шлемы пристегнуты. Эрзлики домой собирались, туристы подзастрявшие и несколько ученых. Гермоскафы с ними не поедут, их перед отлетом выгрузят. Глянул на них, и припомнился кибер-пилот. Когда «Жаворонок» сюда собирался, его начисто раздели, только три лежанки оставили. Этому народу придется лежа на голой палубе ускорения сносить. Если шкипер не позаботится, он же этих эрзликов в натуре как сквозь решето пропустит.
Еще внимание Стю обратил.
– Ай, оставь, – сказал он. – У капитана Лериса на борту есть запас пены на подстилки. Он эту публику пуще глаза будет беречь. Только благодаря ей у него голова на плечах останется. В чистом виде страхование жизни.
21
Вся семья, тридцать с лишним душ, стар и мал, ждала за следующим шлюзом уровнем ниже, мы разнюнились, носами расшмыгались, обнимались-целовались, и тут даже Стю не удержался. А Хэзел, малявка, целый спектакль устроила: напялила на нас, всех троих, «шляпоколы свободы», поцеловала, и по этому знаку вся семья шляпоколы надела, тут уж я не выдержал, разревелся. Наверное, патриотические чувства – это что-то в этом роде, когда слова не выговорить и аж больно от счастья. А может, это просто от встречи с теми, без кого свет не мил.
– А Слим где? – спросил я у Хэзел. – Неужели не позвали?
– Он не мог прийти. Он замраспорядителя насчет вас встретить.
– Нас встретить? Да нам больше ничего не надо!
– Вот посмотрите!
И посмотрели. Хорошо, что семья нас вперед встретила. Там, на месте, и по дороге в Эл-сити (мы целую капсулу заняли) свиделись, а потом довольно долго не пришлось. На Западном вокзале жуткая толпа собралась, все выли от восторга, все в шляпоколах. Нас троих несли на руках до самого Старого купола, вокруг стиляги вроде эскорта, взявшись за руки, пробивали дорогу сквозь давку, все радуются, все поют. Парни во фригидских колпаках и белых рубашках, а их девчата – в белых джемперочках и красных шортиках под цвет шляпоколов.
На вокзале и всю дорогу до Старого купола меня целовали женщины, которых я не видал ни до, ни после. А я, помню, Бога молил, чтобы сработала профилактика, мы ее еще на корабле прошли, а то половина народу в Эл-сити от гриппа свалится или еще похуже. Всё же сработала: эпидемии не было. А помню время, я еще совсем малец был, когда корь прорвалась и тысячи народу погибли.
Ну, и за профа тревожился. Для человека, который час назад в чистом виде мертвеца напоминал, такая встреча – это слишком. Но он не просто обрадован был, он железную речугу толкнул в Старом куполе. Насчет смысла не дюже, зато слова – закачаешься. И про «любовь» помянул, и про «Луну», и про «камрадов и соседей» и даже про «плечо к плечу», причем в натуре в струю.
