Брайан Олдисс - Малайсийский гобелен
После каждой строфы вступал хор, да и гости нестройно подхватывали полюбившиеся слова припева:
Танцуй и люби!
Ведь вся наша жизнь
Так прочь отгоняй
Печаль и раздор.
короткий аккорд.
Услышав шаги, мы с Синглой разомкнули объятия, но это оказался всего лишь де Ламбант.
— Гай, я даже не успел поговорить с тобой, если не считать наш диалог в пьесе. У тебя великолепный костюм. А как тебе мой?
Он подошел ближе, принял картинную позу и разглядывал меня из-под руки.
— Замечательный костюм, де Чироло, но боюсь, он тебя полнит. Ты, я вижу, уже оправился от ран?
— Да, конечно. Я уже забыл о них. Все кости целы. Ты смотришь, как будто я вернулся в того света, мой друг!
— Да нет, ничего. Удивляюсь, как ты не облысел от такого ужаса.
— Похоже на то, что из оказавшихся тогда в том месте я меньше всех напуган кинжалозубом.
Де Ламбант дружески взял меня за руку, громко рассмеялся и проговорил:
— Ты, конечно, храбр, Чироло, и, чувствую, никогда не дашь нам этого забыть. Я же должен был оставаться с Армидой, чтобы защищать ее. Если бы она забралась в карету, как ты ей сказал, ее бы уже не было в живых.
— Не зли меня, Гай. Я вообще не могу понять, что вы делали вдвоем в лесу.
Гай в фатовской манере повернулся к Ла Сингле. Она смотрела на нас с выражением, которого я не мог понять.
— Этот Чироло ужасный парень, Сингла, несмотря на свою безупречную добродетель. Тебе ведь все объяснили, Периан, и нехорошо с твоей стороны впадать в ревность. Я все еще с теплом и восхищением вспоминаю твое утверждение, что ревность — это низменное чувство, а любовь должна быть свободна.
Слушать, как против тебя используют твои же слова, все равно, что видеть чужака, одетого в твой лучший костюм.
— У меня была такая мысль — среди прочих. Вас бы рассмешило, если бы я сказал о происходящих во мне глубоких изменениях и внутренней борьбе… — я посмотрел на Гая, затем перевел взгляд на Синглу и продолжил: — Да, я сказал, что ревность — унизительное чувство. Мы все страдаем от этого. Армида во многом собственница и ты тоже, я полагаю. Я прав?
Он засмеялся.
— Я напомнил тебе о твоих же благородных сентиментах. И что за ответ? На тебя скверно повлияли уединенные дни болезни. Пойдем лучше и выпьем.
Я тщетно пытался подавить злость.
— Гай, если ты искренне полагаешь, что любовь должна быть свободной, тогда это должно распространяться на всех или ни на кого. Я не ангел, но у меня есть все же какие-то идеалы, а ты способен лишь на издевки…
Де Ламбант с напускным отчаянием повернулся к Ла Сингле.
— Он всегда умнее всех. Куда нам против него! Всегда здравомыслящая Сингла приобняла нас и пропела фразу из свадебного марша:
— «Гармония — супружества оплот…» Ужасно, если вы рассоритесь, особенно в такой день! Дорогой Гай, это же свадьба твоей сестры! Вы, видно, оба переутомились. Идите же, выпейте и расслабьтесь.
Де Ламбант одарил нас одной из своих ослепительных улыбок, адресованной мне, Ла Сингле и двум актерам, только что вошедшим в комнату.
— Действительно ужасно. Пойдем, Перри, друг мой, я покажу свадебные подарки моей сестры.
Я был доволен, что ссора прекратилась, да только вот беда — мои слова насчет свободы любви были известны одной лишь Армиде. Только она могла передать их де Ламбанту, и кто знает, при каких обстоятельствах?
— Гай, не обижайся, ты же знаешь о моих чувствах к Армиде, как сильно я люблю ее.
— Конечно, — бросил он на ходу.
Мы прокладывали себе путь по крытой черепицей галерее сквозь толпу разряженных и надушенных гостей.
— Я даже завидую вам. Уверен, вы будете очаровательной парой. Она прекрасная девушка. Признаюсь, я тоже почти влюблен в нее.
Что это было: невинность или бесстыдство? Меня охватил страх, но я заставил себя говорить непринужденно. Прямых обвинений я все же не осмелился выдвинуть.
— Гай, конечно, я рад видеть Армиду счастливой, но я надеюсь, что в этом деле ты уважаешь мои чувства. Дружба всегда предполагает определенные священные обязанности. Армида и я ценим твою дружбу. И я верю, что ты отвечаешь нам тем же.
Снова сверкающая улыбка, но темно-карие глаза смотрят в сторону.
— Не надо больше слов. Я действительно уважаю твое добросердечие и приношу тысячу благодарностей за твое доверие. Я тоже думаю о счастье Армиды, поверь мне. Войдем сюда.
Мы оказались в комнате, набитой свадебными гостями. Все старались перекричать друг друга. Со всех сторон приветствовали де Ламбанта. Он был любимцем семьи и вскоре оказался в объятиях своей башенного роста тети, которая не видела его уже целый месяц. Казалось, она задалась целью раздавить Гая мощным бюстом. С некоторым облегчением я покинул его и отправился поглазеть на свадебные подарки.
Среди прочего там стояли бокалы Бледлора. Мне вспомнилось беззаботное время, когда я и Гай отправились их заказывать. В тот день на ярмарке мы встретили своих девушек. Да, это было беззаботное время. Я прошел мимо бокалов, едва взглянув на них.
Неужели я несправедлив к Гаю и Армиде? Может, Гай настолько ни в чем не виноват, что просто не понимает моих обвинений? Да, Армида явно пересказала ему мои слова насчет «свободной любви», но ведь идея-то хороша и взята не из какой-нибудь старой пьесы. Так что, возможно, она многим друзьям их пересказывала.
Я разглядывал множество красивых, но бесполезных вещиц, отвечая на приветствия проходивших мимо меня людей. Я был полон сомнений. Припоминая все, что говорил Гай, я обнаружил, что каждая его фраза вызовет во мне беспокойство. Он завидовал мне и Армиде, но не мог прямо сказать этого. Что ж, зависть мерзкое чувство — оно настраивает одного человека против другого. Зашел ли он так далеко в своей зависти, чтобы отбить у меня Армиду?
И снова в воспаленном мозгу вспыхивали соблазнительные картинки — как она стонет от наслаждения в его грязных объятиях — я был вне себя от ярости. Я люблю его, я доверяю ему как другу, несправедливо так подозревать их. Эти мысли доказывают только, что я дрянь, а не они. Глубоко вздохнув, я еще раз твердо решил проявлять больше благородства и меньше ревности.
Но настроение было испорчено. Меня от всего воротило.
Я заперся в маленькой прохладной умывальне, где бил фонтанчик воды, и остудил холодной влагой виски и разгоряченное лицо. Из-за стены донесся чей-то смех. Смеялись лжецы, лицемеры, враги, прикидывавшиеся друзьями, люди, которые просто высмеяли бы меня, узнай они о моих терзаниях.
Музыканты продолжали исполнять песню на стихи Пиндара:
Она его влечет.
И как глаза ее смеются и пылают!
Я снова смочил лицо водой, повторяя себе, что я сумасшедший, что я страдаю не от ревности, а от собственной вины, что я знаю, как страдала Армида, когда обнаружила мою оплошность. До этого я не понимал ее.
