Юрий Петухов - Бойня
Вслед за распалившимся Гурыней сначала десятки глоток, робко и неуверенно, потом сотни, со все большим нахрапом начали скандировать:
— Да-ешь! Да-ешь!! Да-ешь!!!
Часа полтора орали без передыху— все, от мала до велику. Каждому хотелось получить… бьют — беги, дают — бери!
Потом пятнистые с большими листами начали обходить народец, заставляя прикладывать пальцы, обрубки, костяшки — у кого чего было. Самые дошлые, грамотные, расписывались огрызком передаваемого карандаша. Многие волновались, топтались, давили друг дружку, боясь, что до них очередь не дойдет.
Один мужичок, угловатый, безносый, с руками-граблями до щиколоток засомневался вдруг, отвел листок от себя, выпучился на пятнистого, теребя редкую вихрастую бороду:
— Ты мне, браток, растолкуй дураку, чего это такое-то… не могут в разум взять, какой еще суверинитет, чегой-то за хреновина-то, с чем ее едят?
— Бунтова-ать?! — опешил пятнистый. И даже чуть отпрянул от мужичка, чтобы все получше разглядели смутьяна.
— Да что ты, что ты! — замахал своими граблями мужичок. — Вопрос у меня возник, ты разобъясни… зачем нам ето?!
Но было поздно.
Перегнувшийся через перила глазастый Гурыня уже тыкал пальцами в вопрошающего и орал:
— Вот! Вот он! Окопавшийся! Агент восточных мародеров! Гад! Бейте его, люди, он хочет отнять вашу свободу, вашу независимость! Нет… — Гурыня замахал своими обрубками, когда двое пятнистых набросились на мужичка, заломили руки за спину, бросили безносой мордой в грязь. — Нет! Пусть сам народ решит! Народный суд, падла, самый верный и праведный! Народ не прощает своих врагов!
Первый камень перебил безносому левую руку. Второй отскочил от круглой головы мячиком. Третий сломал сразу два ребра. Мужичок встал на ноги, заверещал:
— Братцы! Посельчане! Сестрицы…
Но уже целый град камней обрушился на бедолагу, сбил его с ног, лишил голоса и вида человеческого… через две минуты посреди грязной улицы корчилось в судорогах агонии нечто окровавленное и бесформенное. Народ радостно гудел. Задние, те, что еще не успели бросить своего камня, лезли через головы, но их не пускали — поздно!
— Свершился суд праведный! — торжественно провозгласил Гурыня. — Возмездие нашло врага народа!
— Нашло! Урр-рра-а!! Да-ешь!!! — ликовал внизу народец, уже проголосовавший за независимость и суриви. — нири… и за все прочее.
— Да! — громогласно прозвучало с трибуны. — Народ сделал свой выбор! — Гурыня потряс над головами целой кипой листков. — И я, падла, с полным правом могу сказать, что отныне Западное Подкуполье, как бы от этого не бесились, падла, наши враги, является независимым суривенным, сувиренным, падла, государством! Со своей армией, полицией и своим народным судом! Верно я говорю?!
— Верно! Ур-ра-а-а-ууу!!! — прокатилось по площади. Ни одного сомневающегося больше не нашлось.
— И мы с оружием в руках, — заводясь все больше, брызжа слюной и переходя на истерический тон, визжал Гурыня, — будем защищать свою независимость! Мы все сдохнем за нее, падла! Все как один! Мы не позволим… Мы из них мозги повышибаем… Мы, падла, не будем ждать милостей от восточных, падла, сатрапов!!! А потому сейчас, немедля, падла, все мужики и бабы, все парни — я обращаюсь к вам, братаны и сеструхи, мамаши и папаши! — подходи и записывайся в добровольную народную армию Западного, падла, независимого Подкуп олья! Мы не можем ждать, пока подлый и гнусный враг. готовящий нам козни, нападет на нас! Мы падла сами нападем на него… во имя свободы, падла, и независимости, и этого, падла, суривиниритета!!! Мы им посшибаем рога! Мы их научим, падла, уважать нас! Записывайтесь, братва! И в поход!!!
Внизу уже шла драка возле пятнистых — кто вперед, лишь бы успеть записаться. Народец был един. Лишь в каком-то затхлом проулке поймали двоих, пытавшихся улизнуть старичков, поймали да там же и затоптали ногами. Еще бы, дремать было не время, окопавшийся враг мог быть везде и повсюду, в любой дьфе и норе. А с врагами, падла, разве ж свободное общество подлинной демократии построишь?! Народец Подкуполья начинал прозревать.
— Ну чего ради вы порете какую-то ахинею про «геенну огненную» и «апостолов», зачем?! — мягко выговаривал приставленный к Бубе самим Солом Модроу серый человечек в сером костюмчике, сером галстуке и в серой помятой шляпе.
Даже лицо у этого пристебая было серым. — Ведь вы прошли месячный инструктаж, вы знаете, что народу надо говорить про демократию, про свободу совести, про права человека… ничто не распаляет людишек, как постоянные намеки, что их лишают какой-то свободы и каких-то прав! Ведь вы же психолог! Ведь вы же, в конце концов, умный человек!
— Заткнись, сволочь! — оборвал его Буба Чокнутый. Бубу всего полчаса назад принесли с очередного митинга на носилках, и он никак не мог придти в себя. Пристебай надоел ему донельзя. Но Буба помнил, что у Сола длиннющие руки, что перегибать палку нельзя, иначе хозяин будет недоволен. И потому он решил сгладить свою бестактность:
— Я вам не платный агент, — заявил он с примиряющей улыбкой, — и не проститутка площадная. Я — проповедник и мессия… аки Сын Божий, непорочно зачатый, явлен был в мир всякой сволочи, так и я сюда пришел и принес новый завет. Ибо Спаситель!
— Кто? — не понял серый пристебай. Буба обиделся, надулся и замолчал. Но хватило его ненадолго.
— Психолог! Да ты понимаешь, ничтожество, с какой паствой работать приходится?! Ты понимаешь, что тут другой менталитет в башках у них, а в большинстве этих выродков вообще никакого менталитету нет! Большинство только про геенну и понимает, когда припекет, когда прижжет, когда по мозгам дубиной шарахнет со всего маху, тогда только и перекрестятся… Демократия! Они и слова такого не знают!
Буба привстал с носилок и прошел два круга по овальной комнате — одной из потайных комнат в огромном чугунном шаре под вселенским столпом.
На длинном и низком столике стояли разнообразные блюда — было чего выпить-закусить. Но Буба на еду не мог смотреть, он еще не отошел, он еще наполовину был в небесах, общался с тем высшим и непонятным, чему имя то ли бог, то ли дьявол, кому как повезет.
— Это же ублюдки! Это же сволочь! Разве можно проповедовать среди таких недоносков! Сколько времени я бьюсь рыбой об лед, и ни одного стоящего ученика! Трудно быть богом, мать вашу, трудно! Аки Иисус снизошел я. А к этим выродкам и снисходить не стоит!
— Полно! Полно, вы перегибаете палку. Как это не стоит? И не вы один… Позвольте поинтересоваться, кому ж тогда монумент поставлен, под коим вы вещаете?!
— Предтеча мой! — несколько самоуверенно заявил Буба Чокнутый. — Проповедовал на век раньше, за что и был сжит со свету неблагодарной толпой. Святой Андрон! Вот он бы мог быть моим апостолом… — Буба вдруг прослезился, зарыдал, уронил голову.
