Айзек Азимов - Звезда по имени Галь. Земляничное окошко
Но Рокуэла не волновала болезнь. Его волновало совершенство. А совершенство лопнуло, растрескалось, рассыпалось и сгинуло. Сгинула его мечта. Сгинул выдуманный сверхчеловек. И теперь ему плевать, пускай хоть весь свет обрастет жесткой скорлупой, позеленеет, рассыплется, сойдет с ума.
Смит обошел их всех, каждому пожал руку.
— Мне нужно вернуться в Лос-Анджелес. Меня ждет на заводе важная работа. Пора приступить к своим обязанностям. Жаль, что не могу остаться у вас подольше. Сами понимаете.
— Вам надо бы остаться и отдохнуть хотя бы несколько дней, — сказал Рокуэл, горько ему было видеть, как исчезает последняя тень его мечты.
— Нет, спасибо. Впрочем, этак через неделю я к вам загляну, доктор, обследуете меня еще раз, хотите? Готов даже с годик заглядывать примерно раз в месяц, чтоб вы могли меня проверить, ладно?
— Да. Да, Смит. Пожалуйста, приезжайте. Я хотел бы еще потолковать с вами об этой вашей болезни. Вам повезло, что остались живы.
— Я вас подвезу до Лос-Анджелеса, — весело предложил Макгайр.
— Не беспокойтесь. Я дойду до Туджунги, а там возьму такси. Хочется пройтись. Давненько я не гулял, погляжу, что это за ощущение.
Рокуэл ссудил ему пару старых башмаков и поношенный костюм.
— Спасибо, доктор. Постараюсь как можно скорей вернуть вам все, что задолжал.
— Ни гроша вы мне не должны. Было очень интересно.
— Что ж, до свиданья, доктор. Мистер Макгайр. Хартли.
— До свиданья, Смит.
— До свиданья.
Смит пошел по дорожке к старому руслу, дно ручья уже совсем пересохло и растрескалось под лучами предвечернего солнца. Смит шагал непринужденно, весело, посвистывал. “Вот мне сейчас не свищется”, — устало подумал Рокуэл.
Один раз Смит обернулся, помахал им рукой, потом поднялся на холм и стал спускаться с другой его стороны к далекому городу.
Рокуэл провожал его глазами — так смотрит малый ребенок, когда его любимое творение — замок из песка — подмывают и уносят волны моря.
— Не верится, — твердил он снова и снова: — Просто не верится. Все кончается так быстро, так неожиданно. Я как-то отупел, и внутри пусто.
— А по-моему, все прекрасно! — Макгайр радостно ухмылялся.
Хартли стоял на солнце. Мягко опущены его зеленые руки, и впервые за все эти месяцы, вдруг понял Рокуэл, совсем спокойно бледное лицо.
— У меня все пройдет, — тихо сказал Хартли. — Все пройдет, я поправлюсь. Ох, слава Богу. Слава Богу. Я не сделаюсь чудовищем. Я останусь самим собой. — Он обернулся к Рокуэлу: — Только запомни, запомни, не дай, чтоб меня по ошибке похоронили, ведь меня примут за мертвеца. Смотри, не забудь.
Смит пошел тропинкой, пересекающей сухое русло, и поднялся на холм. Близился вечер, солнце уже опускалось за дальние синеющие холмы. Проглянули первые звезды. В нагретом недвижном воздухе пахло водой, пылью, цветущими вдали апельсиновыми деревьями.
Встрепенулся ветерок. Смит глубоко дышал. И шел все дальше.
А когда отошел настолько, что его уже не могли видеть из санатория, остановился и замер на месте. Посмотрел на небо.
Бросил недокуренную сигарету, тщательно затоптал. Потом выпрямился во весь рост — стройный, ладный, — отбросил со лба каштановые пряди, закрыл глаза, глотнул, свободно свесил руки вдоль тела.
Без малейшего усилия — только чуть вдохнул теплый воздух вокруг — Смит поднялся над землей.
Быстро, беззвучно взмыл он ввысь и вскоре затерялся среди звезд, устремляясь в космические дали…
И все-таки наш…
Питер Хорн вовсе не собирался стать отцом голубой пирамидки. Ничего похожего он не предвидел. Им с женой и не снилось, что с ними может случиться такое. Они спокойно ждали рождения первенца, много о нем говорили, нормально питались, подолгу спали, изредка бывали в театре, а потом пришло время Полли лететь вертолетом в клинику; муж обнял ее и поцеловал.
— Через шесть часов ты уже будешь дома, детка, — сказал он. — Спасибо, эти новые родильные машины хоть отцов не отменили, а так они сделают за тебя все, что надо.
Она вспомнила старую-престарую песенку: “Нет, уж этого вам у меня не отнять” — и тихонько напела ее, и, когда вертолет взмыл над зеленой равниной, направляясь в город, оба они смеялись.
Врач по имени Уолкот был исполнен спокойствия и уверенности. Полли-Энн, будущую мать, приготовили к тому, что ей предстояло, а отца, как полагается, отправили в приемную — здесь можно было курить сигарету за сигаретой или смешивать себе коктейли, для чего под рукой имелся миксер. Питер чувствовал себя недурно. Это их первый ребенок, но волноваться нечего. Полли-Энн в хороших руках.
Через час в приемную вышел доктор Уолкот. Он был бледен как смерть. Питер Хорн оцепенел с третьим коктейлем в руке. Стиснул стакан и прошептал:
— Она умерла.
— Нет, — негромко сказал Уолкот. — Нет, нет, она жива и здорова. Но вот ребенок…
— Значит, ребенок мертвый…
— И ребенок жив, но… допивайте коктейль и пойдемте. Кое-что произошло.
Да, несомненно, кое-что произошло. Нечто такое, из-за чего переполошилась вся клиника. Люди высыпали в коридоры, сновали из палаты в палату. Пока Питер Хорн шел за доктором, ему стало совсем худо; там и сям, сойдясь тесным кружком, стояли сестры и санитарки в белых халатах, таращили друг на друга глаза и шептались:
— Нет, вы видали? Ребенок Питера Хорна! Невероятно!
Врач привел его в очень чистую небольшую комнату. Вокруг низкого стола толпились люди. На столе что-то лежало.
Голубая пирамидка.
— Зачем вы привели меня сюда? — спросил Хорн.
Голубая пирамидка шевельнулась. И заплакала.
Питер Хорн протиснулся сквозь толпу и в ужасе посмотрел на стол. Он побелел и задыхался:
— Неужели… это и есть?..
Доктор Уолкот кивнул.
У голубой пирамидки было шесть гибких голубых отростков и на выдвинутых вперед стерженьках моргали три глаза.
Хорн оцепенел.
— Оно весит семь фунтов и восемь унций, — сказал кто-то.
“Меня разыгрывают, — подумал Хорн. — Это такая шутка. И все это затеял, конечно, Чарли Расколл Вот сейчас он заглянет в дверь, крикнет: “С первым апреля!” — и все засмеются Не может быть, что это мой ребенок. Какой ужас! Нет, меня разыгрывают”.
Ноги Хорна пристыли к полу, по лицу струился пот.
— Уведите меня отсюда.
Он отвернулся; сам того не замечая, он сжимал и разжимал кулаки, веки его вздрагивали.
Уолкот взял его за локоть и спокойно заговорил:
— Это ваш ребенок. Поймите же. мистер Хорн.
— Нет, нет, невозможно. — Такое не умещалось у него в голове. — Это какое-то чудище. Его надо уничтожить.
