Алина Болото - Тайфун в закрытом секторе
В нашей школе только любезно улыбались и советовали брать пример. Но никто-никто-никто (разумеется, кроме Бемоли) не слышал, как в поломанном «Изумруде» иногда кто-то шуршит и сладко зевает: «О-хо-хо-хо-хо-хохонюш-ки!»
Постепенно слухи о том, что наша школа какая-то особенная, удивительная и исключительная долетели до Москвы.
И оттуда прислали телеграмму, чтобы директор школы Иван Иванович срочно прибыл в столицу и на всю страну рассказал по телевидению об учителях, об учениках и, разумеется, об отметках.
Тут, между прочим, произошел один пустяковый случай.
Перед самым отъездом Иван Иванович зашел в учительскую и сказал:
— До свиданья! Я уезжаю. Школа временно остается без директора. Надеюсь, что все здесь будет в порядке.
— А вы не боитесь, что вместо вас кто-нибудь другой станет директором? — пошутила Берта Мольбертовна.
— Я ни-че-го не боюсь! — отважно ответил Иван Иванович, простился со всеми учителями и поехал в Москву выступать по телевиденью.
— А в старом «Изумруде» что-то скрипнуло и послышалось: «Хе-хе!.. Поживем — увидим!..»
В школе все стали ждать, когда же можно будет посмотреть на Ивана Ивановича по телевизору. Ведь это большая разница, когда смотришь на директора просто так и когда видишь его на голубом экране.
Высокая, с острым носом, учительница физики Эвелина Сидоровна сказала, глядя сквозь круглые очки:
— Надо немедленно починить наш испорченный «Изумруд». Мы должны будем собраться в учительской и сообща смотреть на дорогого Ивана Ивановича!
Учительница французского языка Мария Сулеймановна — низенькая, полная, как пуховая подушка, сказала:
— Совершенно с вами согласна! Я завтра же приведу сюда моего мужа — он прекрасно чинит электрические утюги, и за это я очень его люблю. Может быть, он и телевизор сумеет починить…
Все воскликнули:
— Как это будет хорошо!
Но Берта Мольбертовна произнесла немного испуганно:
— По-моему, с «Изумрудом» не следует торопиться… Мне надо тогда что-то придумать…
— Что придумать? — удивились Эвелина Сидоровна и Мария Сулеймановна.
Бемоль не ответила. В задумчивости она вышла из учительской и вернулась туда поздно вечером, когда в школе никого, кроме тетеньки Чудиковой, не было.
Не зажигая свет в учительской, Бемоль опять закрыла дверь на задвижку и постучала по телевизору:
— Вы меня слышите?.. Я вас спрашиваю, мадам Кикимора!.. Знаю, что у вас болят руки-ноги и стреляет в спине, но мне также известно, что слух у вас превосходный. Не притворяйтесь…
В «Изумруде» раздался шорох, потом кашель — «Кха-кхе-кха!», потом длинный-предлинный вздох «О-хо-хо-хо-хо-хохонюшки!», и скрипучий голосок спросил:
— Чего нужно-то?
— Нужно, чтобы вы переехали на другую квартиру. Здесь вам оставаться опасно. Вы слышали, о чем разговаривали сегодня наши учителя?
— Мало ли о чем они тараторят… Всего и не упомнишь… А мне тут нравится: пыльца, паутинка. Живу не хуже, чем Баба-Яга. И если какой-нибудь знакомый чертенок спросит: «Тетя, где проживаете?», я с гордостью могу ответить: «Мой адрес: не дом и не улица, мой адрес — родной «Изумруд»!»
— Это все прекрасно… Но завтра сюда придет любимый муж Марии Сулеймановны, откроет заднюю стенку телевизора и так испугается!..
— А как он испугается?
— Так, что у него со страху глаза на лоб полезут, и Мария Сулеймановна перестанет его любить.
— Это хорошо. Мы, ведьмы, любим пугать.
— Оставьте ваши фокусы! Людей пугать некрасиво. Словом, собирайтесь-ка поживее, мадам Кикимора. Хватит разговаривать — пора переезжать!
— Нет, еще не пора. И вообще, мы, ведьмы, не переезжаем, а перелетаем. И — только в полночь, когда старинные часы пробьют двенадцать раз. Это уж такое правило у нас, у нечистой силы…
— Ах, дорогая Кикимора! Какая же вы нечистая сила? Вы просто старенькая фея, — ласково заговорила Бемоль. — И вам не надо перелетать. Посажу я вас в свою сумку да перенесу на новую квартиру.
— А ведь там, должно быть, холодно? Я замерзну…
— Там тепло.
— А пыльца, паутинка будет? Нечистая сила без этого жить не может, имейте в виду.
— Все будет, что нужно. Только поехали побыстрее!
— Ну, так и быть… О-хо-хо-хо-хо-хохонюшки! Болят мои белые косточки…
Берта Мольбертовна открыла заднюю стенку телевизора; осторожно, двумя пальцами взяла маленькую, как карманный радиоприемник, ведьму Кикимору и бережно опустила в свою сумку.
Глава третья
Актовый зал ночью
Вам никогда не приходилось бывать в школе ночью, когда только дежурная ходит по нижнему коридору, а все классы, все кабинеты погружены в тишину и сон?
Все громкие крики, которые днем наполняли школьный воздух, спят, распластанные на стенах, чтобы утром проснуться и снова греметь и звенеть до боли в ушах.
В длинных коридорах уснули лозунги, расписания и стенгазеты.
Уснули пыльные пальмы, лимонные деревья и другие непонятные растения в кадках и глиняных горшках.
В кабинетах физики и химии задремали умные приборы.
Тихо свернулись в рулоны географические карты — они видят сны про Африку, про Ледовитый океан и про незаметную речку Ельцовку…
В спортивном зале мягкие толстые маты раскинулись вповалку и сопят рядом с гимнастическим конем: им здорово досталось прошлым днем, и то ли еще будет завтра!
А в просторном актовом зале стройными рядами спят деревянные кресла; спит под потолком забытый с Нового года голубой стеклянный шарик; и на широкой сцене, возле теплой батареи, тревожно спит вдребезги разбитое пианино «Элегия»…
Именно сюда, на сцену, наталкиваясь в темноте на кресла, путаясь в тяжелом бархатном занавесе, пришла учительница музыки Берта Мольбертовна.
— Ах, когда-то это было вполне хорошее пианино! — сказала она, добравшись до «Элегии». — Каждый, кто умел, играл на нем с удовольствием. А потом его стал колотить с удовольствием каждый, кто не умел. И вот — остался лишь красивый ящик-футляр. А все, что внутри — все, что играло и звучало, — поломано, разорвано, растерзано… Ни один человек теперь не подходит к этому музыкальному инструменту. И вам, мадам Кикимора, тут будет очень спокойно. Молоточки поломаны, и почти все струны оборваны, но при большом желании вы все-таки сможете себе сыграть на оставшихся струнах что-нибудь волшебное, если вам станет скучно.
— Значит, теперь моя квартира будет называться «Элегия»? — спросила Кикимора. — Что ж, тоже красиво. Ладно, я довольна.
— Я буду к вам иногда забегать, — пообещала Бемоль. — А раз в неделю в этом зале собирается большой школьный хор. И вы, не вылезая из пианино, сможете петь потихоньку вместе с нами… Но, вообще, сюда редко кто заглядывает — разве только по праздникам. Актовый зал — на замке, а ключ — У меня.
