Альфред Бестер - Человек без лица. Тигр! Тигр! Выбор. Пи-человек. Феномен исчезновения
— Нелепо, — резко бросил Шеффилд.
— Нет. Чтобы поверить, Фойла надо видеть. Однако это уже не имеет значения. Он приведет нас к «Номаду», к вашим сокровищам и ПирЕ, Престейн. Я почти жалею, что все кончено. Я говорил, что получаю огромное удовольствие. Он воистину уникален.
7
«Уикенд на Сатурне» — корабль на четверых. Для двоих он более чем просторен; но только не для Фойла и Джиз Маккуин. Фойл спал в рубке; Джиз держалась своей каюты.
На седьмой день Джизбелла заговорила с Фойлом во второй раз.
— Пора снимать повязку, Чудовище.
Фойл покинул камбуз, где угрюмо варил кофе, и вплыл за Джизбеллой в ванную. Джизбелла открыла капсулу с эфиром и начала промокать и снимать бинты напряженными ненавидящими руками. Медленно сходили слои прозрачного газового полотна. Фойл мучался в агонии подозрительности.
— Ты думаешь, у Бэйкера все получилось?
Молчание.
— Он ничего не мог пропустить?
Снимаются бинты.
— Болеть перестало два дня назад.
Молчание.
— Ради всего святого, Джиз! Между нами еще война?
Руки Джизбеллы замерли. Она с ненавистью смотрела на забинтованное лицо.
— Как ты думаешь?
— Я спрашиваю тебя.
— Да.
— Почему?
— Тебе не понять.
— Объясни.
— Заткнись.
— Если между нами война, зачем ты пошла со мной?
— За тем, что причитается Сэму и мне.
— Деньги?
— Заткнись.
— Это было вовсе не обязательно. Ты можешь мне доверять.
— Доверять? Тебе?
Джизбелла мрачно засмеялась, продолжая снимать повязку. Фойл грубо отмахнулся от ее рук.
— Я сам.
Она наотмашь ударила его по забинтованному лицу.
— Ты будешь делать то, что говорю тебе я. Спокойно, Чудовище!
Последний слой бинта упал с глаз Фойла. Огромные и темные, они пристально смотрели на Джизбеллу. Веки были чистыми; переносица была чистой. Последний слой бинта сошел с подбородка. Подбородок был иссиня-черный. Фойл, жадно наблюдавший в зеркало, хрипло вздохнул.
— Он пропустил подбородок! Бэйкер…
— Заткнись, — бросила Джиз. — Это борода.
Лоб был чист. Щеки под глазами были чисты. Все остальное было покрыто черной семидневной щетиной.
— Побрейся, — приказала Джиз.
Фойл пустил воду, смочил лицо, втер мазь и смыл бороду. Потом он подался к зеркалу и внимательно рассмотрел себя, не замечая, что его голова едва не касается головы Джиз, тоже наклонившейся вперед. От татуировки не осталось и следа. Оба вздохнули.
— Чистое, — прошептал Фойл. — Чистое. — Внезапно он еще ближе придвинул лицо к зеркалу и с удивлением изучил себя. Лицо показалось ему незнакомым, таким же чужим, как оно показалось Джизбелле, — Я изменился. Не помню, чтобы я так выглядел. Он сделал мне пластическую операцию?
— Нет, — сказала Джизбелла. — Твоя душа изменила его. Ты видишь вампира; вампира, лжеца и обманщика.
— Ради бога! Отстань! Оставь меня в покое!
— Вампир, — повторила Джизбелла, глядя в лицо Фойла широко раскрытыми горящими глазами. — Лжец. Обманщик.
Он схватил ее за плечи и пихнул в кают-компанию. Она поплыла по коридору, ударилась о поручень и закрутилась.
— Вампир! — крикнула она. — Лжец! Обманщик! Вампир! Зверь!
Фойл догнал ее. Снова схватил и яростно встряхнул. Ее огненно-красные волосы разметались и всплыли русалочьими косами. Выражение отчаянной ненависти превратило ярость Фойла в страсть. Он обнял ее и зарыл свое новое лицо на ее груди.
— Лжец, — прошептала Джиз. — Животное…
— О, Джиз…
— Свет, — выдохнула Джизбелла.
Фойл нащупал сзади выключатель, и «Уикенд на Сатурне» продолжал полет к астероидам с темными иллюминаторами…
Они плавали в каюте, нежась, переговариваясь, ласково касаясь друг друга.
— Бедный Гулли, — шептала Джизбелла. — Бедный мой милый Гулли…
— Не бедный, — возразил он. — Богатый… скоро.
— Да, богатый и пустой. У тебя же ничего нет внутри, Гулли, милый… Ничего, кроме ненависти и жажды мести.
— Этого достаточно.
— Сейчас достаточно, а потом?
— Потом? Будет видно.
— Это зависит от того, что у тебя внутри, Гулли; от того, чем ты обладаешь.
— Нет. Мое будущее зависит от того, от чего я смогу избавиться.
— Гулли… почему ты обманул меня в Жофре Мартель? Почему не сказал о сокровище на «Номаде»?
— Я не мог.
— Ты мне не доверял?
— Не то. Просто не мог. Что-то глубоко внутри… то, от чего мне необходимо избавиться.
— Снова контроль, а, Гулли? Ты одержим.
— Да, одержим. Я не могу обучиться самоконтролю, Джиз. Хочу, но не могу.
— А ты пытаешься?
— Да. Видит бог, да. Но вдруг что-то происходит, и…
— И тогда ты срываешься. «Мерзкий, извращенный, отвратительный негодяй. Зверь. Хуже зверя»[5].
— Что это?
— Один человек по имени Шекспир написал. Это ты, Гулли… когда теряешь контроль.
— Если бы я мог носить тебя в кармане, Джиз… предупреждать меня… колоть меня булавкой…
— Никто это за тебя не сделает, Гулли. Ты должен научиться сам.
Фойл надолго замолчал. Потом проговорил неуверенно:
— Джиз… насчет этих денег…
— К черту деньги.
— Могу я не делиться?
— Ох, Гулли…
— Нет… не то, что я жадничаю. Если бы не «Ворга», я бы дал тебе все, что ты хочешь. Все! Я отдам тебе каждый цент, когда кончу. Но я боюсь, Джиз. «Ворга» — крепкий орешек… Престейн, и Дагенхем, и их адвокат, Шеффилд… Я должен экономить каждый грош, Джиз. Я боюсь, что если я дам тебе хоть одну кредитку, то именно ее мне не хватит на «Воргу». — Он замолчал. — Ну?
— Ты одержим, — устало произнесла она. — Ты совершенно одержим.
— Нет.
— Да, Гулли. Какая-то малая часть твоя занимается любовью, но остальное живет «Воргой».
В этот момент неожиданно и пронзительно зазвенел радар.
— Прибыли, — выдохнул Фойл; вновь напряженный, вновь одержимый. Он рванулся в контрольную рубку.
Фойл налетел на астероид с необузданной свирепостью вандала. Корабль резко затормозил, выплевывая пламя из носовых дюз, и лег на орбиту вокруг кучи хлама; вихрем проносясь мимо большого люка, из которого Джозеф и его братья выходили на сбор космических обломков, мимо кратера, вырванного Фойлом из бока астероида во время отчаянного броска на Землю. Они прошли над окнами парника и увидели сотни запрокинутых лиц, мелких белых бликов, испещренных татуировкой.
— Значит, они спаслись, — пробормотал Фойл. — Они ушли в глубь астероида… пока ремонтируют остальное.
