Джек Финней - Меж трех времен
Стена оборвалась, от улицы отходила огороженная площадка, перекрытая широкими деревянными воротами, на которых белела надпись: «Харланд и Вольф лимитед, судостроение». За площадкой тянулась все та же стена, а за ней — другие мастерские: «Медники»… «Латунное литье»… «Котельная мастерская»…
После длинного темного квартала стена повернула направо, и я последовал за ней, направляясь к Лагану. Последний поворот на Королевскую улицу — и вот я уже шагал меж двух кирпичных стен. «Временная контора»… затем «Главная контора» — там внутри горел тусклый дежурный свет. Между нею и «Мачтовой мастерской» был узкий проход.
Всего минуту, показавшуюся мне невыносимо долгой, я прислушивался, затем потянулся и закинул руки на край стены. И повис всей тяжестью тела на напрягшихся, окостеневших руках, вслушиваясь в тишину. Ни свистков охраны, ни лая сторожевых собак — все было тихо, и я вполз животом на стену, перебросил через нее ноги, спрыгнул, обернулся — и замер, не в силах оторвать глаз от того, что ожидал здесь увидеть — только оно оказалось больше, намного, немыслимо больше, чем я когда-либо мог вообразить.
28
Грандиозное зрелище предстало перед моими глазами — черный силуэт, гигантский абрис, врезанный в залитое лунным светом небо над рекой, которая через два дня примет в свои воды этого исполина. Под самым носом, острым, как лезвие ножа, темнел силуэт постамента — наверно, именно сюда поднимется через два дня женщина с бутылкой шампанского для совершения церемонии крещения корабля. Она разобьет бутылку об эту черную сталь, и тогда — я читал об этом — будет приведен в действие «гидравлический спусковой крючок». Медленно, почти неощутимо начнет увеличиваться расстояние между носом корабля и падающими остатками бутылки: фут… ярд… и, разом набрав скорость, черная стальная махина заскользит по скату вниз, корма обрушится в воды Лагана, взметнув фонтаны брызг, и исполинский корпус чуть заметно заколышется на воде, оказавшись наконец в стихии, для которой он предназначен. Тогда его отбуксируют в док, где гигантские краны опустят на палубу надстройки, завершится снаряжение корабля, и в необычайно короткий срок «Титаник» выйдет в свое мрачное, смертоносное, первое и последнее плавание.
Ну нет, теперь этому не бывать. Стоя в кромешной темноте между «Главной конторой» и «Мачтовой мастерской», я смотрел на черный исполинский силуэт, врезавшийся в ночное небо, и, сам того не ожидая, вдруг от всей души возненавидел этот новенький, с иголочки, корабль. Нам свойственно одушевлять корабли, присваивать им человеческие свойства; бывают корабли добрые, упрямые, глупые, но в этом великанском абрисе я увидел вдруг воплощение мрачного коварства и зла: он знал, этот монстр, знал, что предаст сотни людей, доверившихся ему, вышедших в его первое и последнее плавание. В этот самый миг где-то там, за сотни океанских миль отсюда, огромный айсберг дрейфует к месту встречи, и этот черный исполин дожидается той минуты, когда его нос царапнет массу голубоватого льда, хотя мог бы и разминуться с ней, хоть на фут, хоть на дюйм, и тогда все пошло бы по-другому.
Что ж, я пришел сюда, чтобы предотвратить эту встречу, и я — переходя от тени к тени, останавливаясь, чтобы прислушаться — двинулся к «Титанику», который высился передо мной с открытыми грузовыми люками. В этом и состояла простая идея Рюба: спустить корабль на воду сейчас, по стапелям, в Лаган — и на дно Лагана.
Подойдя к носу, где стоял церемониальный постамент, я долго шарил лучом фонарика в поисках «спускового крючка». Он должен быть где-то здесь, думал я, неподалеку от женщины с шампанским, чтобы сработать одновременно со словами: «Нарекаю тебя „Титаником“!»
Однако я не нашел ничего, что хотя бы отдаленно напомнило мне спусковой крючок; тогда я двинулся вдоль правого борта, но и там не было ничего подобного, и я вошел в туннель под самым брюхом «Титаника» и увидел в дрожащем овале света моего фонарика лес Подпорок, удерживавших на весу невообразимую громаду над моей головой. И здесь, в почти кромешной темноте, одинокий, как никогда, я ощутил, что мое лицо заливает жаркая краска. Как, как, во имя Господа, мы могли оказаться такими дураками? Какой корабль оставят в таком положении, чтобы его можно было без труда или просто по глупой случайности спустить со стапелей? Многое, очень многое еще предстояло сделать здесь до церемониального спуска. Лес подпорок будет заменен — я без труда представил себе эту картину — чем-то вроде платформы на катках, движущейся по рельсам. И все эти подпорки должны быть выбиты кувалдами уже перед самым спуском. Как только могло мне вообще прийти в голову, что я сумею раньше времени спустить этого монстра по стапелям? Я ощутил себя несмышленым младенцем и даже зажмурился, сгорая от стыда.
Безнадежно съежившись в нависшей тени этого гигантского средоточия зла, я провел лучом фонарика по округлым бокам этих бесконечных подпорок, затем поднял фонарик, и овал света пробежал по склепанным полосам металла, из которых состояло брюхо «Титаника». Стальная тварь победила меня, черный монстр оказался неуязвим. В бессильном гневе я занес кулак, целясь в клепанную сталь, но и в ярости успел повернуть кулак и ударил, признавая свое поражение, лишь мягкой ладонью — иначе неминуемо разбил бы себе костяшки о прочный стальной лист. А кораблю было плевать на это, холодную сталь покрывала влажная россыпь ночной росы, и мой жалкий удар ничем не мог повредить ей — все равно что бить по граниту.
И тогда я выключил фонарик, постоял еще немного, ссутулясь, под брюхом «Титаника» и выбрался наружу. Перебравшись через стену, я той же дорогой направился в отель. Ничего, ничего, ровным счетом ничего нельзя было сделать, чтобы предотвратить трагедию, о которой во всем мире знал сейчас только я один.
И все-таки, шагая по ночным притихшим улицам, я постепенно приходил к мысли, что не все еще кончено. Я должен хотя бы попытаться сделать что-то еще. И первым моим действием было пройти пешком через всю Ирландию.
Мне всегда хотелось сделать это, частенько я об этом подумывал, и вот сейчас, в самом начале столетия, когда страна еще сохраняла свой древний облик, у меня появился шанс осуществить свою мечту. И наутро я купил все, что требовалось для путешествия, — дорожные башмаки, флягу, рюкзак, карту. Я поговорил с продавцами в магазине, с постояльцами в отеле и получил великое множество советов. Выслав свой багаж вперед поездом, на следующее утро я отправился в путь.
Здесь не место для рассказа об этом долгом и почти счастливом путешествии, но я увидел все, что всегда видят в Ирландии путешественники, и убедился, что поля здесь и в самом деле такого зеленого цвета, какого больше нигде не найдешь. Я месил грязь на дорогах, то и дело отступая в сторону, чтобы пропустить громадные овечьи отары, и раскланивался с пастухами, приподымая кепи. Я заходил за водой на какую-нибудь ферму, и ее хозяева, застенчивые и обаятельные супруги с вечно грязными руками и лицами — то ли они мылись редко, то ли вообще никогда, — встречали меня приветливо и гостеприимно. Мне подавали воду и еду, о которой я не просил, прямо в кухне, по которой бегали цыплята. Вернувшись на дорогу и отойдя на несколько миль от фермы, я отыскивал укромное местечко, чтобы выбросить бутерброды и опорожнить флягу, а после, пристыженный, ел и пил то, чем меня угощали.
