Что-нибудь светлое… Компиляция (СИ) - Амнуэль Павел (Песах) Рафаэлович
— Как вы разглядели дорогу в этом водопаде? — улыбнулась Сара и представила Алкина бегущим к черной, с бронзовым львом вместо звонка, двери, смутно проявившейся в струях ливня.
— Спасибо, — невпопад ответил Алкин, думая, должно быть, о том же, о чем подумала Сара. — До свиданья. Вы позволите мне вам позвонить? Ну, эта история с Хэмлином…
— Конечно, — сказала Сара. — Позвоните. Мой номер…
Еще один пример синхронистичности, подумала она, потому что именно в этот момент ее телефон, лежавший в сумочке, уныло, как ей почему-то показалось, заиграл веселенький мотивчик из «Моей прекрасной леди». Она нашарила аппарат, надеясь, что это не… Конечно, звонил Тайлер, можно ли было сомневаться? Голос звучал так громко, что Алкин наверняка слышал не только слова, но и интонации.
— Милая, — Бакли не думал кричать, но говорил всегда очень громко, понижая голос только, если его об этом просили, — в Кембридже тоже льет? Пожалуйста, будь осторожна, неподалеку от Фенстантона авария. Ты скоро?
— Авария? — сказала Сара с неожиданным для нее самой облегчением в голосе. «Еще одна синхронистичность?» — мелькнула мысль. — Наверно, пробка на два часа. Я лучше задержусь здесь, пока дождь не кончится. Машину с шоссе к тому времени уберут, верно?
— Это я и хотел тебе посоветовать! — провозгласил Бакли. — Ты в университете? Пережди. Я тебе позвоню через час, хорошо?
— Конечно, — пробормотала Сара, искоса глядя на застывшего Алкина, прислушивавшегося к разговору.
— Целую тебя! — рявкнул Бакли и умолк, дожидаясь, должно быть, ответного поцелуя.
— Буду ждать твоего звонка, — нейтральным тоном завершила разговор Сара, выключила телефон и повернулась к Алкину, внимательно следившему за мерными движениями дворника на лобовом стекле.
— Теперь, — сказал он, — я вас просто не могу отпустить в обратный путь. Во-первых, вам приказано мистером Бакли…
— Он не может мне приказывать!
— Во-вторых, — продолжал Алкин, — вы окажетесь в пробке. В-третьих, мы не закончили говорить о Хемлине. В-четвертых, вам хорошо бы обсохнуть и выпить немного виски.
— В-пятых… — тихо проговорила Сара.
— В-пятых, — смущенно сказал Алкин, — я хотел пригласить вас к себе, а тут такой случай…
— Синхронистичный, — подсказала Сара.
— …Что нельзя не воспользоваться, — закончил Алекс. — Побежим?
— Вообще-то, — сказала Сара, — дождь уже закончился.
И это было так. Неожиданно (синхронистичность?) струи воды перестали стекать по стеклу, улица проявилась, будто на фотографии, до самого поворота к Королевскому колледжу, и сразу все кругом зашевелилось — помчались машины, быстро пошли по тротуару прохожие, опасаясь, что сейчас опять хлынет, и нужно успеть за это время…
— Значит, не побежим, — улыбнулся Алкин, — а медленно пойдем.
— Зонт не забудьте, — чопорно сказала Сара. — Мария вам не простит.
Саре знакомы были такие комнаты, сама снимала похожую, когда училась в колледже. Три года, как один день. Такой же раскладной диван у дальней от окна стены, такой же секретер, похожий на антикварный, викторианских времен, а на самом деле современная поделка из прессованных опилок.
— Сара, — сказал Алкин, — если вы пройдете сюда, в ванную, то сможете просушить волосы феном, а туфельки снимайте, наденьте тапочки. Туфли мы поставим у электрокамина, я сейчас включу, и они подсохнут.
— Хорошо, — кивнула Сара и сделала все, что было ей предложено: скинула туфли и ощутила сухое тепло домашних тапочек; наверно, Алкин привез их из России, здесь таких нет — из шерсти, должно быть, или плотного войлока, а потом, в ванной, она долго стояла перед зеркалом, включив фен и высушивая каждый волосок — ей было почему-то хорошо здесь стоять и разглядывать выложенные на полочке предметы мужского туалета — одеколон, лезвия безопасной бритвы, помазок, все такое аккуратное, такое… как бы сказать точнее… пригнанное друг к другу, свидетельствовавшее о характере Алкина больше, чем все его разговоры.
Она ощутила запах свежезаваренного кофе и, положив фен, поискала расческу, но на полочке была только маленькая, мужская, и ей пришлось оставить волосы, как есть, растрепанными, только пригладила немного ладонью, а когда вышла в комнату, то первым делом достала свою расческу из сумочки, хотела вернуться в ванную и причесаться, но встретила взгляд Алкина — немой, восторженный — и положила расческу обратно.
Кофе оказался замечательным, несколько капель бренди придали напитку особый аромат и вкус. Саре показалось, что она никогда прежде не пила такого изумительного кофе, но это было, конечно, психологическое, просто ей было хорошо, а потому и вкусовые ощущения отражали скорее ее внутреннее состояние, нежели объективную реальность.
Они сидели за журнальным столиком напротив друг друга, Алкин со стороны окна, и она видела в наступившем уже вечернем полумраке только его силуэт, а он видел ее освещенной предзакатным солнцем и разглядывал с таким откровенным восхищением, что ей сначала стало смешно, потом неловко и, наконец, чувства пришли во взаимно гармоничное соответствие — стало приятно, как бывало, когда мама в детстве гладила ее по распушенным волосам и говорила что-то ласковое, а что — она не помнила. Скорее всего, мама даже не говорила вслух, а думала, и Сара ощущала ее мысли, как сейчас отчетливо чувствовала мысли Алкина, выраженные не словами, но такие ясные, как если бы он говорил на чистейшем английском с легким иностранным акцентом, может, русским, может, каким-то другим. В иностранных акцентах Сара не разбиралась, ощущала их, как раздражающее искажение языка, но акцент у Алкина (она только сейчас подумала об этом) был не раздражающим, а редкие неправильности в грамматике — очень даже милыми.
— Расскажите еще о себе, — сказала Сара, прервав мысленный монолог Алкина, и он запнулся на какой-то не услышанной ею фразе, поставил на стол чашку и произнес, пожав плечами:
— Да я что… Родители у меня замечательные. Отец всю жизнь преподавал физику в школе, а мама писала детские книги. Она мне сказки рассказывала, когда я был маленький, а потом записывала. Вообще-то она бухгалтер. Работает на фабрике «Красный октябрь», это конфеты такие… Почему вы улыбаетесь?
Сара не хотела обижать Алкина, но что-то он путал. «Красный октябрь»? Какие это конфеты, так называлась советская подводная лодка в фильме, который она смотрела дважды: первый раз с Кевином, еще в школе, они тогда сидели у него дома, фильм показывали по телевизору, ей стало скучно, ее не интересовали злые коммунисты, и потому она не очень сопротивлялась, когда он полез целоваться. Правда, поцелуи оказались не лучше фильма, и она ушла. А второй раз ей пришлось смотреть этот уже довольно старый фильм в кинотеатре, куда ее затащил Тайлер, а ведь ситуация была похожа на нынешнюю: они гуляли около крепости, полил ливень, до машины бежать было дальше, чем до кино, вот они и вбежали в зал перед самым началом сеанса. Тогда она досмотрела фильм до конца — ради Тайлера, который, оказывается, видел «Погоню за «Красным Октябрем» раз пять или шесть, но все равно получал удовольствие.
— Разве это конфеты? — сказала Сара. — Это фильм. И роман такой был у Клэнси.
Показалось ей, или Алкин тоже улыбнулся, но не так, как она — будто в ее словах было сразу две или три правды, и радовался он тому, что в одном названии они увидели каждый свое и, в то же время, одно и то же.
— Сара, — сказал Алкин, становившийся все больше похожим на тень по мере того, как солнце опускалось за крышу дома на противоположной стороне улицы, — Давайте я вам немного расскажу о своей работе, чтобы вы поняли… Лучше сказать — почувствовали… Или так: чтобы у вас в голове связалось то, что происходит в космологии сейчас, с тем, что сделал Хэмлин семьдесят лет назад. Это важно, потому что тогда, может быть, мы с вами поймем, что с ним случилось.
— Какое отношение… — начала Сара.
— Не знаю. Но как-то все это странно…
Угасавшая на фоне темневшего окна тень Алкина поднялась, Сара услышала шаги, особенно гулкие в полумраке, щелкнул выключатель, и комната осветилась неярким светом висевшей под потолком лампы в сферическом бумажном (так казалось) цветном абажуре. Странное очарование игры вечерних теней исчезло, но возникло и осталось иное очарование, будто из обычного английского интерьера Сара переместилась в призрачный японский домик — почему-то этому впечатлению не мешали ни классический английский стол, ни столь же английские по своему происхождению стулья и секретер. Абажур создал собственное пространство и внушил ощущение инакости, Сара почувствовала это очень сильно и поняла, что именно такое ощущение было ей сейчас нужно.
