Антон Мякшев - Тринадцатое Поле
Гхимеши и вправду думают, что я отдам им каф? Они его недостойны. Его никто не достоин, кроме меня. Ведь я Избранный, так? Кому как не мне обладать кафом. Кому как не мне стать…
Внезапно ход мыслей прервался, как обрубленный топором. Я успел уловить крик оружейника:
– Они шевелятся, Никита! Они встали! Эти двое, с которыми мы дрались, – они шевелятся! Они… отодвигают стол… Они открывают дверь, чтобы пропустить сюда…
Шар облек мою ладонь, как перчатку. И, растягиваясь, распространялся дальше, вниз по руке. Радостное предвкушение того, что вот сейчас состоится полное единение, защекоталось в животе.
…В чем-то он был прав, этот серый «монах», этот обломок человека. В нем была мощь кафа. Он ощущал себя Создателем, на самом деле не являясь Создателем. Идиот! Создатель – это я! Создатель – это я!.. Я один могу принять каф, не потеряв собственного разума.
Последняя мысль была настолько приятна, что я повторил ее бесчисленное количество раз.
И оказавшись на полу с затуманенной головой, наполненной болью, все еще продолжал шептать, улыбаясь. А потом, ощутив враз отяжелевшее собственное тело и странную пустоту в сознании, словно очнулся.
Макс отшвырнул ножку стула и покачнулся.
– Извини за грубость, – сказал он.
Я глядел на него с пола, снизу вверх. В глазах еще плавало бесцветное сияние. На виске наливалась кровью порядочная ссадина.
Каф, приняв форму приплюснутого сфероида, поднялся под потолок. Можно было заметить, что он растет, раздаваясь во все стороны.
– Теперь я полностью верю, – сказал бледный оружейник, – в то, что ты говорил насчет Сереги. Каф овладел им и поддерживал вместе с подобием жизни иллюзию всемогущества… Башка кружится… Видел бы ты себя. Стоишь, держишь на ладони эту… дрянь – и хохочешь во все горло.
Я – хохотал?..
Мертвецы – тот, которому я развалил голову и изрезанный ножами Макса, – толкали стол от двери, целиком уйдя в это занятие. Оружейник глянул на них и шагнул поближе ко мне.
– Надо выбираться отсюда… Пока нас снова не накрыло… Пока мы еще хоть что-то соображаем и не превратились в таких же тупых манекенов, как… – Он осекся, он наклонился, начав протягивать мне руку, и вдруг остановился, спросив преувеличенно громко, как говорят с глухими, слабоумными или пьяными: – Ты меня слышишь, Никита?!
– Дай руку… – прохрипел я.
Макс, облегченно вздохнув, вздернул меня на ноги. Каф, раздувшийся во весь потолок, качнулся.
– Валить надо! – повторил Макс, нервно оглядываясь то наверх, то на мертвецов, беззвучно копошащихся у двери. – К черту каф… Теперь я знаю, что это такое… Это не для людей… Подальше от него… Ничего хорошего изо всей этой затеи не вышло бы, а вот плохое… Даже и говорить не стоит. Ты можешь пробиться наружу?
Я сжал руками голову. В затылке привычно пульсировало, но еле-еле. Проклятый каф вытянул из меня огня столько, сколько успел. Нужно время, чтобы восстановить силы.
Но времени нет.
Грохот опрокинувшегося стола заставил нас очнуться. Безголового придавило. Тот, другой, с изрезанным лицом, бестолково пихал его руками, пытаясь, должно быть, помочь. Дверь косо распахнулась, треснув, повисла на одной петле.
Отвращение, ужас и облегчение – никогда я не испытывал эти чувства одновременно. Эффект от такого удара оказался сокрушительным. На мгновение я просто отупел, замерев в отчаянно-оборонительной позе: полуприсев, с ножкой от стула в руках, той самой, которой Макс только что отоварил меня по черепу. Сам оружейник скорчился за моей спиной. И когда я выпустил сгустившийся в легких воздух, он разогнулся.
– Мать моя… – просипел он.
В комнату хлынула одуряющая вонь гнилого мяса. Время, проведенное на жарких нижних этажах Пылающих Башен, не пошло мертвецам на пользу. Теперь было понятно – если бы баррикаду не разрушили изнутри, они бы вряд ли смогли открыть дверь. Медленно мертвая масса перетекала через порог. Двигаясь, мертвецы разваливались на куски, как котлеты.
Тот, безголовый, все еще шевелился под опрокинутым столом. А Макс крикнул:
– Давай!
Не надо было уточнять, что он имеет в виду. Я побежал вперед, прикрывая лицо локтем, держа ножку стула наготове. Размахнулся на бегу, но мое оружие туго свистнуло в пустоте.
Мертвецы расступились.
– Они дают нам дорогу… – прошептал Макс.
Я шагнул вперед. Мертвый поток обтек нас с двух сторон, замкнулся сзади. На нас не нападали. Почти однородная масса, безликая, лишенная всех признаков человека, смутно колыхалась вокруг нас.
– Вверху… – шепнул оружейник.
Я глянул наверх. Каф, растянувшись в неподвижную бесцветную воронку, висел прямо над моей головой. Кажется, он искал себе новое пристанище. То есть не искал – нашел. Мы с ним уже слились, и никуда я от него не денусь, формапьное соединение – лишь вопрос времени. Я чувствовал, как волосы на моей голове шевелятся от близости энергетического источника – потрескивая, встают дыбом. Поэтому мертвецы не могут повредить мое тело, напротив, они будут его охранять, как охраняли мощи путаника Коростелева.
Каф будет во мне. Не за тем ли я сюда шел?
Бесцветная воронка спустилась ниже. Тут уж Макс толкнул меня в спину:
– Скорее!
И я пошел. А через несколько шагов – побежал.
Если бы не густая, выворачивающая внутренности вонь, наше бегство было бы похоже на бегство сквозь иллюзорность. Мертвецы расступались на моем пути, опасаясь дотронуться до меня. Макс топотал сапожищами следом. Изъязвленные морды мелькали по стенам коридора, тела сыпались с мостиков, давая мне дорогу, рушились с лестниц. Пространство вокруг кишело разлагающимися телами, казалось, еще шаг – и я врежусь в зловонную толпу, но – шаг, другой и третий – а двигались мы свободно. А впереди и по бокам все так же ворочались полусгнившие трупы.
– Они идут с нижних этажей! – задыхаясь, кричал Макс. – Опасайся пустых коридоров, а то заблудимся.
Как будто бы я сам не мог догадаться. Заблудиться – значило прервать бег. Почему-то думалось: остановлюсь на секунду, и спасительное наваждение рассеется. Мертвецы воспрянут от оторопи, накинутся со всех сторон и задавят, задушат, пожрут. Не знаю, как оружейник, а я боялся оглянуться. Боялся увидеть летящее за мной то – за чем я сюда пришел. Избранный бежал своего предназначения.
Неожиданно я заметил, что оружейник на бегу что-то громко выкрикивает. С изумлением узнал слова детской песенки про лентяя Антошку, который не желает копать картошку и тем не менее наивно готовит к обеду ложку. Защищает разум от влияния кафа – понял я. И мне было бы неплохо…
