Евгений Войскунский - Плеск звездных морей (с иллюстрациями)
Только теперь я услышал писк радиовызова. В ушах было заложено, голос Рэя не столько звучал, сколько угадывался. «Ну что? Алексей, ну что?! Ты вышел?..» — «Да, — заговорил я, почти не слыша собственного голоса, — вышел из теплона… Что?.. Ещё не знаю… Сейчас определюсь…»
Но определяться особенно не требовалось. Я сразу понял, что подхожу с юго-юго-востока к Плато Сгоревшего Спутника. Уж это плато я знал хорошо. Сказав об этом Рэю, я выключился и стал выбирать место для посадки. Мне было просто необходимо сделать передышку, прийти в себя, почувствовать под ногами твёрдую, надёжную землю.
Я посадил машину на краю жёлтого разлива кустарника, неподалёку от ползущего комбайна, и вылез из кабины.
В кустарнике было полутемно — так плотно смыкались над головой густые мохнатые ветви. Я лежал, прислонясь спиной к сплетению жёлто-серых стволов. Прямо передо мной, пригибая ветку, висели два продолговатых плода — новая мутация венерианской дыни. Хорошо бы сейчас вспороть дыню, вонзить зубы в прохладную сочную мякоть…
Поблизости заурчал мотор комбайна. Заколыхались ветви, кто-то ходил в кустарнике. Не хотелось подавать голос. Напряжение ещё не отпустило меня.
Комбайнёр, должно быть, прошёл к самолёту. Обнаружив открытый люк, он, конечно, пойдёт искать пилота. Я устало закрыл глаза.
А когда открыл их, то увидел фигуру в скафандре. Комбайнёр наклонился надо мной, всмотрелся с беспокойством…
Это была Олив. Её губы зашевелились, я услышал в шлемофонах её низкий голос:
— С тобой что-нибудь случилось, Алексей?
— Нет, — сказал я. — Просто немного устал.
— А я всполошилась, вижу, сел самолёт, а пилота не видно. Может, позвать врача? Тут недалеко станция.
— Ничего не нужно. Олив. Теперь уже хорошо… Ещё бы вот кусочек дыни съесть…
— Сейчас. — Она вытащила из ножен у пояса короткий нож и срезала один из плодов.
Я засмеялся:
— Как же я буду есть в скафандре?
Олив пристально посмотрела на меня. «А ты не пробовал?»
Её менто было отчётливым, но я усомнился, правильно ли понял. Уж очень странный вопрос…
Она села передо мной. Переключила регулятор давления в скафандре. Подождала — какое-то непонятное, отрешённое спокойствие было в её глазах. А потом — потом произошло невероятное.
Неторопливо она освободила шейные замки гермошлема… так же неторопливо сняла его, обыкновенным женским движением поправила волосы…
Я оторопел. Да полно, уж не снится ли мне это?..
Шлем лежал рядом, я мог потрогать его. Олив глубоко вздохнула и, медленно выпустив воздух, сразу сделала новый вдох. Затем вырезала из дыни ломтик, впилась крупными белыми зубами в розовую мякоть. Улыбнулась мне. Но я видел, что дышать ей нелегко. Она доела ломтик, облизнула губы, покрытые соком. Спокойно надела шлем, защёлкнула замки…
Несколько секунд она дышала, раскрывая рот при каждом вдохе. Потом дыхание её стало ровным, обычным. Должно быть, что-то в моем лице рассмешило Олив, у неё дрогнули губы и подбородок.
— Как это у тебя получается? — спросил я изумлённо.
— Здесь, в зарослях, это не так уж трудно, — ответила Олив. — То есть, конечно, трудно, но… дливенно привыкаешь. Я знаю комбайнёров, которые выдерживают гораздо дольше, чем я.
Если бы я не увидел это своими глазами, то ни за что бы не поверил. Конечно, я знал, что здесь, в полярной области, сделано многое. Могучая растительность сильно охлаждает воздух и изменяет его состав. Но неужели до такой степени?..
Микроклимат! Смешно подумать, какие ничтожные изменения называют этим словом на Земле…
— Алексей, — услышал я голос Олив, — ты больше не хочешь со мной разговаривать?
Я улыбнулся детской наивности вопроса.
— Нет, Олив, просто я немного задумался… Я хочу с тобой разговаривать и хочу, чтобы ты научила меня дышать без скафандра.
В её светло-карих глазах заплескался смех.
— Тебе все время надо, чтобы я тебя учила. А я не умею учить. Есть другие люди, которые умеют, ты обратись к ним.
— Понимаешь, Олив, мне другие люди как-то не очень… ну, они нужны мне не так, как ты…
— Если бы я была тебе действительно нужна, — сказала она, глядя мне прямо в глаза, — ты бы чаще со мной разговаривал. Ты бы чаще прилетал сюда, на плантации. — Она выпрямилась, прислушалась. — Летит самолёт. Наверное, за тобой.
Мы поднялись. Стоя по грудь в зарослях, мы увидели, как белый самолёт идёт на посадку, снижаясь к тому месту, где стояла моя машина.
— До свиданья, — сказала Олив и пошла к своему комбайну.
— До свиданья, — ответил я. — Теперь буду часто прилетать к тебе.
Продираясь сквозь кустарник, я направился к приземлившемуся самолёту. Из кабины выпрыгнули двое. Конечно, Рэй. А вторым… я присмотрелся… да, вторым был мой отец.
Я услышал его менто: «Мы тревожились за тебя…»
Рэй и другие конструкторы из нашего бюро не раз говорили, что у меня сильное воображение. Может, так оно и было, но вот владеть своим воображением оказалось очень не просто. Нужна была длительная тренировка, большая концентрация мышления, чтобы на конструкторском экране возник не многоцветный хаос, проецируемый обычным образным видением, а чертёж, сущность замышляемой конструкции или отдельный её узел, отчётливый во всех деталях.
Иногда мне удавалось, чаще — нет…
Сегодня дело шло как будто неплохо. Довольно ясно я представлял себе, как подвижные обтекатели скользят по телу самолёта под ударами вихрей, удерживая машину на курсе при выходе из теплона. Я представлял себе форму этих обтекателей, и на экране начала вырисовываться конструкция. Только не спешить! Ещё раз…
Я скорее почувствовал, чем услышал, что в комнату кто-то вошёл и остановился за моей спиной. Вмиг распалась на экране упорядоченная с таким трудом конструкция, замелькали бесформенные цветные тени. Я резко обернулся: что ещё за новости, почему мне мешают работать?
Рэй Тудор сказал:
— Извини, Алексей, но тебя срочно вызывает Олив. Она набрала код моего видео.
Он протянул видеофон. Олив глянула на меня с экранчика широко раскрытыми встревоженными глазами.
— Ты работаешь, знаю, — заговорила она, — но тут тебя дожидается пилот. Он прилетел с Земли. Он был в Дубове у твоих родителей, и они ему сказали, что ты в Венерополисе. Он тебя ждёт, Алексей.
Со вздохом сожаления я стянул с головы конструкторский шлем. Не люблю, когда отрывают от работы! Но делать было нечего, и я поехал домой.
Мой дом — маленький трехкомнатный коттедж — стоял на южной окраине Венерополиса, недалеко от опорной стены купола. В палисаднике, окружённом молочаем и кустами веноля, сидел на скамейке Всеволод. Я сразу узнал его, хоть он и заметно изменился, возмужал, что ли. В уголках прежде подвижных губ у него теперь появились незнакомые твёрдые складки. А вот Всеволод, похоже, не узнал меня. Только когда я приблизился, он вскочил, заулыбался, схватил мою руку.
