Павел Комарницкий - День ангела
А есть такие планеты, где жизнь уже осознала себя. Их совсем уже немного, таких планет. Ведь цивилизация — краткий миг в истории любой обитаемой планеты. Ну что такое несколько десятков, пусть сотен тысячелетий по сравнению с миллиардами лет существования планеты? И встретить ныне живущую и здравствующую цивилизацию — немыслимая удача.
Для чего они здесь? Глупейший вопрос. А для чего вообще жизнь?
Да, именно так. Для чего мы собираемся с друзьями? Для чего поём песни у костра? Для чего встречаем рассвет в горах? Если кто-то скажет, что для обмена информацией, я буду долго и обидно хохотать ему в лицо.
Цель жизни — поддержание жизни. Это верно для любой формы жизни, от амёбы до Хозяина Вселенной. Но если для амёбы это всё, то для разумного существа — только начало.
Главная цель разумного существа — поиск Счастья. Главная и единственная. А всё остальное: красивые вещи, книги, могучие машины, наука и полёты в космос — только средства для достижения этой цели.
Оно приходит не сразу, понимание этой цели. Но любое разумное существо, едва осознав себя, инстинктивно ищет своё счастье. И чем разумнее и выше существо, тем шире круг поиска. Для себя лично. Для своей семьи. Для родных и близких. Для своего племени. Для своего народа. Для всех.
Да, поначалу дикари, особенно если предками у них были хищные обезьяны, пытаются строить своё счастье за счёт других. И вот на шикарных виллах в мозаичных бассейнах нежатся римские патриции, в то время как миллионы рабов медленно умирают от непосильной работы, голода и плетей. И пируют на развалинах златого Киева грязные монголы. И гогочут, алчно перебирая золото, карибские пираты, не обращая внимания на валяющиеся на палубе трупы. И пьют коньяк бравые эсэсовцы, глядя на лениво ползущий из трубы крематория дым.
Только так не получится. Не получится счастья на крови. Максимум, чего можно достичь таким путём — временного благополучия. Угол падения всегда равен углу отражения. И хрипит, кончаясь в муках, римский патриций, казнимый по приказу Нерона. И воет, катаясь по снегу, монгольский нукер, пытаясь удержать внутренности, выпадающие из распоротого мечом живота. И дрыгается, высунув язык, висящий на рее пират. И булькает кровью прошитый очередью эсэсовец, глядя на наползающую на него гусеницу танка.
И рано или поздно настаёт момент, когда все — или хотя бы большинство — понимают наконец очевидное. Чтобы получить от разумного существа настоящую отдачу, обществу необходимо, чтобы это разумное было счастливым. Иначе двигаться дальше нельзя.
Для чего ангелы тратят свои силы, время и немалые даже по меркам могучей космической цивилизации средства? Глупый вопрос. Просто глупый.
Я усмехаюсь. Разумная жизнь — высшая ценность во Вселенной. Даже «зелёные» понимают это. Только понимают по своему.
Можно взять на воспитание ребёнка, чтобы вырастить из него умного, здорового и счастливого члена общества, чтобы получать радость от общения с ним. А можно, чтобы вырастить бессловесного раба, который гнул бы на тебя спину всю жизнь. Улавливаете разницу?
Я чувствую, как во мне медленно, но неотвратимо выкристаллизовывается, твердеет решение. Да, ребята. Не всем в жизни удаётся сеять разумное, доброе и вечное. Должен же кто-то и полоть.
Однако пора спать. Завтра я дежурный по кухне, дед Иваныч вернётся только к обеду. Ишь ты, «кухонный мужик им не нужен…». Вот останетесь все голодными, тогда посмотрим!
* * *Солнце бьёт в цветные стёкла витражей так, будто хочет их расплавить. И всё пространство трапезной старинного скита залито этим ярким, радостным светом. Но даже этот солнечный свет не идёт ни в какое сравнение с тем, что у меня внутри.
Мы сидим за столом. Весь персонал базы, люди и ангелы. На этот раз собрались все, бросив свои дела, такие нужные и важные.
Прямо напротив меня сидит папа Уэф. Сидит неподвижно, слегка распустив крылья — жарко сегодня — как статуя, полузакрыв свои фиолетовые глаза. В руках у него мелькают, переливаются забавные стеклянные зверюшки — чётки.
Чуть левее меня сидит Геннадий. Сегодня он не очень похож на дипломата — пиджака нет, рукава белоснежной рубашки закатаны по локоть, воротник расстёгнут. И галстука нет — неслыханно! В руках он вертит чайную ложечку, за неимением чёток.
Справа сидит Коля-Хруст. Пёстрая гавайка, летние брюки. Из нагрудного кармана высовываются чёрные пластиковые очки. И голова бритая. Отъявленный рэкет. А руки на столе, сцеплены в замок. Это правильно — если Коля начнёт гнуть ложки… где набраться?
А в самом углу неподвижно сидит дед Иваныч. Губы чуть шевелятся в бороде. Молится.
И только мамы Маши нет за столом. Она там. Сейчас идёт процесс пробуждения моей Ирочки. Нет, не так — рождения заново. Это уже её третье рождение.
Я судорожно сжимаю в обеих руках кружку с молоком. Или нет, с остывшим чаем… Я мог бы прочитать в голове мамы Маши, что творится сейчас там, в недрах удивительной машины со странным названием «витализатор», но я не буду этого делать. И не то чтобы боюсь… Но на этот раз мама Маша была непреклонна — туриста в трюм, иначе я не дам ей нормально работать своими дикими необузданными эмоциями.
Я ощущаю на себе взгляды. Я ощущаю эмоции и мысли. Дружелюбные, понимающие, ничуть не насмешливые. Все рады за меня. Нет, не так — все рады за нас с ней. И даже не так — все просто ужасно рады, за нас всех рады… И все волнуются. Да когда же, наконец!
«Всё, Рома. Теперь можешь войти. Всем прочим — подождёте. Уэф, извини, ты тоже подожди»
Я срываюсь с места, едва не своротив тяжеленную дубовую лавку. Люки едва успевают исчезать передо мной. В голове гудит — вроде я опять ударился? Какая ерунда!
В обширной комнате неподвижно висят в воздухе, ни на что не опираясь, три громадных мыльницы. И ничего похожего на саркофаг. В саркофаге покоятся мёртвые. В витализаторе мёртвые оживают.
Мама Маша стоит возле крайнего аппарата, колдуя над висящим в воздухе изображением — виртуальный дисплей… Крышка витализатора, дрогнув, медленно всплывает вверх.
Вот странно, досюда я пролетел птичкой, а теперь… Ноги весят минимум тонну каждая. Шаг… Ещё шаг. Ещё.
Она лежит на спине, мокрая, блестящая. Её глаза закрыты, но она дышит, глубоко и ровно. Дышит! Она живая!
Щупальца фиксаторов, удерживающие её, исчезают, извиваясь, как змеи. Ирочка беспокойно завозилась и открыла глаза. Ярко-синие, сияющие.
— Рома…
Она вдруг садится, ошеломлённо озираясь вокруг.
— Мама? Что-то не получилось? Мне приснился удивительный сон… Будто всё получилось, и я уже стала человеком…
