Игорь Денисенко - Ронин
Темнело и мы расположились на ночлег. Возводились палатки. Разводились костры.
Подошли казенные фуры с оружейным запасом и провиантом. Я бегал, суетился, обустраивал вверенных мне людей и совсем выбился из сил, когда подхорунжий Верещагин сказал мне:
— Ваше благородие, там вас господа офицеры ждут.
— Где? — всполошился я, подумав что пропустил сбор у полковника.
— Да вона у костра, — указал рукой Верещагин.
— Si vous comptez sur la soupe du soir, vouse venez trop tard, — сказал улыбаясь штабс-капитан. (Если вы на счет ужина, вы опоздали)
— Спасибо. Я не голоден.
— Ну вот, — протянул поручик Семенов из соседней роты, — А штабс-капитан уверял нас, что французский язык вам не знаком.
На этот счет я решил скромно промолчать.
— Да не беспокойтесь. Я пошутил, — сказал Бургомистров, скорчив при этом кислую мину.
— Присаживайтесь поручик, располагайтесь, — поприветствовал меня розовощекий Семен Денисов. Господа офицеры потеснились у костра давая мне место. — Воронин плесни Ронину пунша.
— Воронин — Ронину, это почти рифма! — поднял палец Семенов.
Воронин хохотнул, показывая ровные белые зубы и протягивая мне чарку с кипящим обжигающим пуншем. Пунш шибал алкоголем в нос и пить его совершенно было невозможно. Задержав дыхание я глотнул. Приятное тепло струёй прошло по груди и распространилось по всему телу.
— Станем братцы вечно жить, в круг огней под шалашами. Днем рубится молодцами, вечером горилку пить, — сказал я утирая рот от сладкого пунша.
— А! Слышали Давыдова! Знатный гусар! — обрадовался Семенов.
— Les brigands sont partout, — поморщился Фигнер (опять эти разбойники). Он как прирожденный капитан инфантерии и немец по происхождению, гусаров и прочих кавалергардов на дух не переносил, считая их удальство разгильдяйством лишенным всякой целесообразности.
— А хоть бы и разбойники! — разгорячился поручик Денисов, самый молодой из присутствующих. Сколько ему было лет я не знаю, но его розовые щеки были покрыты гусиным пушком. А жидкие черные усики подстригать видимо ещё ни разу не приходилось.
— Что плохого в том, чтобы веселится? Ведь человек никогда не знает когда умрет.
Почему бы не прожить эту жизнь весело! Балы и прекрасные женщины! — вопросил он задирая мрачного капитана.
— Почему это не знает? — зловеще усмехнулся Фигнер. Он смотрел на пламя костра опустив голову и от этого надбровные дуги бросали густую тень на глаза. Глаз не было видно. Черные провалы глазниц и глубокая складка у рта придавали ему вид зловещий и мистический.
— Я знаю.
— Как?
— Вы шутите?
Всполошились окружающие. Надо признаться, что сие заявление Фигнера меня тоже заинтересовало. Хотя в глубине души я просто счел его фаталистом.
— Вы намекаете капитан на ближайшее сражение? — словно читая мои мысли, произнес Бургомистров искоса посматривая на своего командира.
— Да нет. За свою жизнь в предстоящей баталии я нисколько не волнуюсь.
— Полноте, Владимир Германович!
— Вы нас интригуете!
— Дело в том, что в девятом году я был в Париже. И там в компании с молодыми нашими повесами. Фамилии называть не буду. Навестил мадмуазель Ленорман.
— Ту самую? — восхитился наш юноша, — Ту, что в молодом Бонапарте признала императора?
— Ту самую, — кивнул усмехаясь капитан.
— И что? Что она вам предсказала?
Молодой поручик просто дрожал от нетерпения, да и остальные признаться оживились чрезмерно.
— А сказала она мне, что умру я в своем доме и на своей постели.
— Ну-у-у! — разочаровано протянул Воронин, — Такая планида почитай каждому предрешена, кто голову не сложит.
— Так и я про то! — рассмеялся Фигнер, — Значит умереть на поле брани мне как раз и не грозит!
— А девица Ленорман не сказа вам, что Наполеон был у неё и во второй раз? — поинтересовался я. Дернул же меня черт встрять в разговор! Все разом обернулись на меня.
— Нет конечно. А вам Ронин что-то известно?
— Да, — кивнул я, — Он был у неё и она его не порадовала. Сказала, что пойдя войной на Россию он все потеряет: и трон, и империю.
— А вот этого быть не может! — фыркнул Денисов, — Если б это было так, не пошел бы он войной.
— Кто знает, кто знает, — задумчиво пошерудил угли в костре Фигнер.
А я подумал о том, что загадочная Ленорман возможно права и в его случае. От нашей сводной дивизии останется в живых триста человек. И очень может быть, что Фигнер войдет в число счастливчиков. Пятьдесят раненых офицеров граф Воронцов возьмется лечить и выхаживать в своё имение. Но нет никакой гарантии, что мечущегося в беспамятстве офицера не заберет домой супруга и от полученных ран он скончается в своем доме, на своей постели.
* * *Утро выдалось сырое и туманное. Обильная роса покрыла всё вокруг. Ежась от холода я вышел из офицерской палатки. Раннее утро было полно звуков. Пели птицы. Кузнечики заводили свою бесконечную и монотонную песнь. Где-то вдалеке в тумане стреляли.
Впрочем, редко и бестолково. Шла перепалка между нашими егерями и французом. Белые прозрачные капли росы лежали на траве. Покрывали бруствер. Я провел пальцем по чугунному стволу шестифунтового единорога и капли, соединившись в струю, стекли на землю. Словно слезы. Слезы по вам мои друзья и враги. А ведь не далее как после завтра в ночь эта земля и вправду будет полита слезами. Сотни людей будут искать среди гор трупов своих раненых. Маргарита Тучкова всю ночь будет бродить с факелом среди тел, но так и не найдет своего суженого. На месте его гибели она возведет часовню а сама уйдет в монастырь. Есть вечная любовь! Есть за что, и за кого умирать. За настоящих людей.
— Что ваше благородие озябли? — спросил дежуривший на посту ефрейтор. — Чайку не желаете?
— Не откажусь. А где?
— Да сейчас Ерохин принесет. Ничего, что я его с поста за чаем отправил?
— Ничего, ничего, — вяло отмахнулся я прислушиваясь к утренним звукам. Где-то там в тумане стоял недостроенный Шевардинский редут. Именно за него мне сегодня предстояло опробовать меч, проверить его в деле.
* * *Не сдюжили кирасиры. Арьергард 2ой армии был вытеснен французом. 27ая гренадерская дивизия генерал-майора Неверовского удерживала ненужный редут не смея отступить без приказа. Впрочем, и флеши ещё не были достроены. Врага нужно было задержать. Лишь рассвело как закипела работа. На мою сотню приходилось двадцать лопат и топоров. Но работа нашлась практически каждому. Носили землю. Плели плетени из подручных веток и молодого подлеска вырубаемого почти на месте. Ровные как бильярдный кий молодые сосенки навели меня на мысль и я приказал старшему унтер-офицеру Верещагину отправить пяток бойцов в ближайший лес.
