Кэролайн Черри - Черневог
Петр старался не слушать. Он продолжал упорно думать о том, что Саша не дурак и не будет прибегать к помощи волшебства, Петр мог поклясться в этом, так же как и в том, что Черневог лгал ему… А тот продолжал говорить, крепко ухватив его за руку:
— Петр Ильич, послушай, что я скажу тебе…
Они сидели лицом друг к другу, расположившись на скамьях, стоящих на солнце прямо у открытой двери. Драга занималась вышивкой, и ее игла из стороны в сторону летала над голубой шерстью, поблескивая на солнце и оставляя за собой красные стежки, из которых складывался цветок.
— Тебе нечего и думать о возвращении домой, пока не родится ребенок. Двое молодых мужчин… Я уверена, что ни один из них даже и не представляет, что это такое. Или все-таки представляют? — сказала Драга.
— Нет, я не уверена в этом, — отвечала Ивешка. Она сидела, опустив руки на колени, одетая уже в свое платье, к которому никак не подходили голубые ленты, которые вплела ей в косы мать. Она думала о том, что до сих пор не была уверена, что этот ребенок вообще родится. Но она старалась ничем не показывать своих сомнений: мать была очень настойчивой в своих устремлениях, и в этом смысле отец был прав, когда говорил о ней.
— И поэтому ты должна оставаться здесь.
Разумеется, можно было попросить мать перебраться к ним на юг и остаться там, но Ивешку никак не привлекала эта мысль: поселить мать рядом с Петром. Или хотя бы рядом с Сашей, который всегда был терпелив и пытался уживаться с кем угодно, но ей казалось, что ее мать так категорична в своих суждениях, что даже сашиного благорасположения здесь не хватит.
Нечего даже говорить том, что в ее компании был еще и Бродячий, который сейчас лежал у подножья старого дуба, наблюдая за каждым ее движением желтыми подозрительными глазами.
Игла вспыхнула на солнце, нырнула в шерсть и вновь сверкнула.
— А не может оказаться, что Саша отец этого ребенка?
— Нет!
Еще несколько стежков легло на голубое поле, когда мать заговорила вновь, не отрывая от рукоделия глаз:
— Прости меня, но это имеет очень важное значение.
— Это, черт возьми, прежде всего не так! И о каком значении может идти речь?!
— Я не знаю других примеров, когда колдун получает этот дар с обеих сторон, да еще во втором поколении… — Мать замолчала, сделала узелок и откусила нитку. — Ты была очень трудным ребенком. Ребенок… с такой наследственностью… Бог знает, что может произойти с ним.
Эта мысль грозила завести разговор в опасную сторону. Папа бывало говорил…
—… Иногда кажется, что все беды случаются сами по себе, — продолжала ее мать, а Ивешка почувствовала, как мурашки побежали у нее по спине, потому что обычно именно так говорил отец, а она отбросила эти слова вместе с другими его советами. — А это всегда очень тревожит. Мы часто говорили об этом с твоим отцом. Твой отец был очень обеспокоен твоим рождением, и мы часто ссорились с ним, я думаю, он говорил тебе об этом.
— Я ничего об этом не знаю.
— Ну, если так… — Драга продела в иглу белую нитку. — Твой отец был очень расстроен тем, что я ждала ребенка. Это не входило в наши планы, и он пытался заставить меня освободиться от тебя, а я сопротивлялась этому, как только могла. — Она закончила серединку цветка несколькими узелками, а Ивешка ждала, прикусив губу, потому что папа никогда не говорил ничего подобного, кроме того, что вся инициатива в этом исходила от матери. — И тогда я убежала. Но в то время он был сильнее меня. Он так и не смог заставить меня избавиться от тебя, но и не позволил мне сбежать до твоего рожденья. А затем… — Мать взглянула на нее очень беспокойно, с выражением внутренней боли. -… Вся правда заключается в том, радость моя, что твой отец пытался меня убить, в тот самый день, когда ты родилась. Он едва не сделал это, но мне удалось убежать на другую сторону реки. Я так хотела вернуть тебя, я так скучала по тебе, но мне так и не удалось преодолеть эту реку во второй раз.
Это звучало правдоподобно и заполняло кое-какие бреши в общей последовательности событий. Это, в конце концов, могло быть даже частью правды, хотя, судя по тому, что помнила Ивешка, ее отец говорил ей о том, что мать тоже пыталась убить его, и не один раз.
Поэтому она спросила, стараясь сдержать свое сердце:
— Но ты хотела вернуть и Кави. Разве не так, мама?
— Кави был очень одаренным ребенком. Он был сыном лодочника, и вся история начиналась в деревне, в низовьях реки. Его мать умерла, а Кави был очень опасным и рано развившимся. Отец оставил его у колдуньи по имени Еленка, я все это слышала от нее. Сама она была очень мерзким созданьем и не имела никаких особых талантов, а главное, ей ни за что нельзя было доверять ребенка. Тем не менее, она не отпускала его и обращалась с ним, как с тряпичной куклой, когда он был совсем маленький, даже любила и баловала его. Но когда он стал постарше, она била его и обращалась с ним как с собакой. Очевидно, настал день, когда он не смог этого вынести, и она умерла. Я поймала его, именно поймала, несколько месяцев спустя. Он жил в лесу, совсем один, как дикарь. Бедный ребенок, думала я, когда нашла его. Ведь я так и не могла забыть, что потеряла тебя… и возможно поступила глупо в тот момент. — Еще один узелок. Драга откусила нитку и перевязала ее. — Да, да, я знала, что он сделал с Еленкой, но, разумеется, я смогла приручить его. Это был такой славный мальчик, такой приятный, с такими милыми глазами… о нем все хорошо отзывались… да ты знаешь об этом.
— Благодаря тебе, мама!
— У него были привычки горностая. Очень быстро я поняла, что он уже не мальчик, и, разумеется, что теперь он клянется, будто это я околдовала и затащила его в свою постель. — Еще одна откушенная нитка, еще один узелок, и вновь игла засверкала на солнце. — Кави обманывает сам себя в главном: он считает, что я угрожаю ему. Но ведь я только помогла ему стать самим собой, я научила его как правильно вести себя, ты сама знаешь это, научила так, как могла в то время. И поверь мне, что он опасался бы кого угодно, кто был бы на моем месте, делая все то же самое для него. Итак, со временем он стал очень красивым, очень настойчивым, очень… ну, ну, я вела себя глупо, что я могу сказать? Я искренне раскаиваюсь в этом… Ты должна понять, что все страхи, которые одолевали его, превратились в его злых духов. Даже я стала одним из них. Он, разумеется, отрицает все это, как отрицает существование самого зла вообще, но я уверена, что прежде всего именно твой отец стал для него олицетворением зла, а потом, возможно и ты сама.
— И ты послала его к нам!
— Дорогая, я ничего не знала, что было потом. Я ничего не знала до тех пор, пока он не вернулся и не пытался убить меня. Однажды я даже подумала, что может быть твой отец что-то сделал ему, но это было мое скороспелое предположение. Только через много лет я стала понимать его образ мыслей: для него все достаточно хорошо обосновано, если встать на его точку зрения. Он исходит из того, что только он один прав. И все, что защищает его, тоже считается справедливым. Справедливо все, что в данный момент может служить ему. И ты хочешь, чтобы у него была какая-то мораль? Он потратит все силы, чтобы стать тем, что соответствует вашим желаниям, а затем воспользуется этим, чтобы уничтожить вас. Знаешь… — Она завязала узелок, воткнула иголку в подушечку и, подняв глаза, нахмурилась. — Я никогда не верила, что ребенок может быть таким от рожденья. Я все-таки думала, что это Еленка испортила его и, вполне возможно, довела до того, что он убил ее, может быть, что-то бросила в него. А может быть, он потерял остатки человечности, когда жил дикарем в лесу. Но с годами я стала думать, что это было потому, что все-таки с ним произошло что-то, когда он был еще совсем ребенком. Что-то вселилось в него — я не знаю, что, не знаю…
