Владимир Колышкин - Троянский конь
- Ну и что? - ответил невозмутимый швед. - Неведомые строители специально оставили такой символ, значение которого мог бы легко расшифровать любой землянин. Что может быть проще, извините, хуя?
От респектабельного шведа такого вульгаризма никто не ожидал. Впрочем, шведы они такие...
- По-вашему выходит, они предвидели, каковы будут анатомические особенности человека? - горячился ирландец.
- Почему именно человека, может, динозавра. И по размерам больше подходит...
Все засмеялись, как будто это было не собрание ученых, а студенческое сборище.
- Годзилла! - гортанно вскричал японец и словно бы про себя добавил. - Сутэкина опюицуки [блестящая идея (яп.)].
Веселья прибавилось.
Глокенхаммер серьезно продолжил:
- Вы правы, Юкос. Что может быть проще и понятнее фаллоса... Это некий архетип, символ, понятный любому гуманоиду. И теперешняя находка подтверждает эту гипотезу. Таким образом, можно сделать вывод, что мы имеем дело с артефактом, строители которого были похожи на людей. Следовательно, Лонги, а по простому кваки, к этому никакого отношения не имеют. У них иные формы размножения.
Пока все переваривали это сообщение, швед, довольно улыбаясь, объявил: "Мат!", и стал набивать свою трубку, уминая табак большим пальцем.
- Puttana madonna! - экспансивный ирландец с проклятиями и грохотом перевернул доску.
- Завтра утром подойдите ко мне, обсудим график запуска зондов и прочего, сопутствующего этому, - сказал Глокенхаммер Илару.
- Хорошо, сэр, - кивнул головой старший техник-пилот и решился на вопрос: - Не планируется ли пилотируемый полет в Прошлое?
Глокенхаммер опять геморройно поморщился и ответил несколько резковато, что пока в этом нет необходимости.
Начальник еще что-то хотел сказать, но передумал и повернулся к своему коллеге-цветоводу: Илар понял, что может быть свободным.
Он вернулся к себе в каюту с теплой симпатией к Глокенхаммеру. И вместе с тем он испытывал двойственное чувство. Где-то в глубине души вскипало раздражение. К его мнению прислушались, да. Но его самого, как личность, всерьез не воспринимают. Он для них по-прежнему не более чем камердинер или шофер для господина, который случайно, по глупости что-то там угадал. И не более того.
Подобно многим молодым людям, Илар оценивал себя не вполне адекватно, как бы авансом - не за настоящие достижения, а за некие будущие заслуги. Пожилые люди, у которых большая часть жизни в прошлом, этой странной самооценки не понимают, отсюда часто и возникает пресловутый конфликт поколений.
Острое недовольство собой переросло, незаметно для него самого, в парадоксальную форму неприязни к ученым. Это был типичный психологический перенос. С больной головы на здоровую, говоря попросту.
"Почему они все такие напыщенные? - с обидой думал он. - Разве я букашка? Я могу такое, что не под силу им".
И, не сдержавшись, громко воскликнул:
- Я могу их в порошок стереть. Даже упоминания от них не останется!
В дверь постучали. Сердце гулко ударило, и знобящая волна ушла в пятки. "Ерунда, стенки звуконепроницаемы". Он даже с неким вызовом нажал кнопку, отпирающую замок. Переборка открылась.
- Аркадий Петрович Зарянский, - представился гость, переступая высокий порог, - биолог и заместитель начальника Поста по научной части. Но сейчас я пришел к вам не как начальник к подчиненному, а как сапиенс к сапиенсу. Скучно здесь, знаете ли...
- Весьма рад, - пожимая протянутую руку, ответил Илар, необычайно польщенный вниманием важных людей к своей скромной персоне. Вот они, наконец-то, первые плоды повышения по службе!
Про Зарянского он уже кое-что знал. Зарянский, контактируя с учеными, жил их нуждами, заботами, и все же он не принадлежал всецело клану ученых, оставаясь одновременно служащим Поста. Был он низкого роста, плешивый, со скромным зачесом поперек темени. Лицо овального покроя, с маленькой черной бородкой под самой губой.
Илар не знал, куда посадить важного гостя - на кровать или на единственный стул. Но Аркадий Петрович не стал никуда садиться.
- Не извольте беспокоиться. Я, собственно, от Гемборека, мы собираемся у него... Если припоминаете, он приглашал вас, но вы все чураетесь нашего общества...
- Я не... чураюсь, - стесняясь и оправдываясь, ответил Илар, и приятная волна чувства собственной важности стала раздувать его как воздушный пузырь. - Все как-то не было случая... Пока входил в курс дела...
- Ну так пойдемте скорее, а то уже налитый спирт выдохнется.
- Ну что ж, извольте, - в тон гостю ответил старший техник-пилот, а про себя вдруг опасливо подумал: "Уж не пьяница ли он?"
Аркадий Петрович был русским. По натуре мягкий, добродушный, чувствительный. Он производил приятное впечатление и беззлобным подшучиванием над собеседником, и тем, что с интересом его выслушивал, и тем, что прозорливо оценивал каждого.
Гемборек благоволил к Зарянскому, потому что этот русский имел польскую фамилию, часто приглашал Аркадия Петровича к себе. Комната Гемборека была просторней, чем иларова каморка, просторнее и душевнее что ли. Тут были какие-то сверхъестественно удобные мягкие кресла, а на электрическом камине стояли рядками фотографии родственников и бронзовая статуэтка какого-то святого - по виду старинной работы. И несколько хромированных кубков - награды за спортивные достижения по гребле на каноэ. Гемборек пояснил: память о студенческой младости.
Стены украшали дипломы Гемборека, с золотыми печатями, в темных рамках под стеклом. Оказывается, несмотря на кажущуюся молодость, он уже успел многое - получил диплом бакалавра медицины и магистра хирургии.
Сам хозяин комнаты принял гостей радушно. Усадил за круглый уставленный яствами стол.
- Прозит, - поспешил Гемборек, держа на уровне глаз рюмку с чистым, как слеза, спиртом.
- Да! - подхватил Аркадий Петрович. - Теперь нашего полку прибыло. Выпьем же за это.
Зарянский вкусненько пил, не морщась и совершенно не пьянея, обстоятельно и вкусненько же закусывал. Все он делал как-то вкусненько да уютненько. Так же и говорил. Он любил изъясняться поэтическим языком, вплетая в обыденную речь цитаты из стихов своих соотечественников. Например, о себе он говорил, что он - человек из России, "земли неслыханного страха". Впрочем, оправдывался он, о теперешней России такого не скажешь. Она стала нормальной страной, как и все... Или почти нормальной... Но, понимаете ли, сударь, прошлое не проходит бесследно, оно как бы всегда где-то поблизости; это как тень, оглянешься и увидишь её - тень прошлого.
