Лилия Баимбетова - Планета-мечта
Увидев меня, Дрого остановился. Серебряная флейта висела на груди на мелкой серебряной цепочке. Плащ не закалывался, а висел на завязках. Широкий такой, не длинный, всего до колен доходящий плащ с широким капюшоном. Может, такие плащи носили, когда Дрого был молодым. Он был не самым старым вороном из тех, кто был мне известен, но сейчас, наверное, остался самым старым на планете. Лицо у него было даже смуглее, чем обычно бывает у воронов, почти черное, странное лицо; узкий лоб пересечен был двумя глубокими морщинами. Он не улыбнулся. Глаза у него были небольшие, а ресницы отчего-то редкие. Веки были синеватые, словно у покойника.
— А, — сказал Дрого, — Царь-ворон будет очень рад вас увидеть. Он вспоминал вас.
— Да? — сказала я.
— Да, он вас вспоминал, госпожа координатор. Когда-то вы были очень милым ребенком.
— Теперь, видно, я уже не такая милая.
— Ну, что вы, — улыбнулся он, кинув на меня неожиданно острый взгляд, — Кто-то из наших так не считает, не так ли? Хотя не знаю, могу ли я все еще называть его одним из нас, вы уж извините.
Так. Он заметил. Мы медленно пошли по коридору. Дрого доброжелательно улыбался. Он слегка запрокидывал голову, и оттого казалось, что он смотрит на всех свысока. Изящен он был так, как бывают изящны лишь очень старые, но не дряхлые существа. Дрого всегда мне нравился. Тогда, в моем далеком сказочном детстве он буквально поразил мое воображение. Меня всегда привлекала старость, в ней есть что-то такое, чего нет и не может быть в пустой и бестолковой юности. Широкий плащ Дрого подрагивал при каждом его шаге — словно крылья бабочки.
— Вас это не шокирует, не задевает, да? — сказала я, может, слишком торопливо. Мне казалось, я должна оправдаться перед этим вороном. Почему, я даже не знаю. Где-то в глубине моей души все это время жила странная и печальная уверенность в том, что мне не следует быть рядом с Кэрроном, что этого нужно стыдиться. Ведь он — изгнанник. Это было даже не чувство, а перед-чувством; это было словно в подсознании, ведь и я в детстве слушала сказания о Марии из Серых гор. Я тоже в детстве слушала и верила в то, что должно от изгнанника отворачиваться, должно…. Как все это странно, глупо, как это естественно. Нет ничего в мире естественнее, чем выкрутасы подсознания.
— Что именно? — спросил ворон.
— Мое замужество.
Он поджал узкие губы, отчего резче обозначились складки у рта, пожевал губами и вдруг тихо и печально улыбнулся. Это была даже не улыбка, а пол-улыбки или даже четверть.
— Его отец, — сказал Дрого, не глядя на меня, — Истор, был моим другом. Очень хорошим другом. Меня, естественно, печалит судьба его сына, очень печалит. Он слишком молод, чтобы умирать, тем более такой страшной смертью.
— Но вы не были против его изгнания.
Дрого остановился.
— Что я мог поделать? — сказал он медленно, — Вы, наверное, не знаете, но я не был вхож в Совет.
— Я знаю, — сказала я, — в наших архивах есть список членов Совета Старейшин.
— Когда мальчика избирали Царем, — печально сказал Дрого, — я тогда уже знал, что добром это не кончиться. А ведь он был хорошим Царем, не много у нас было таких Царей.
Мы стояли посреди коридора, и узорчатые тени от решеток ложились на каменный, до мельчайшей трещинки освещенный пол. Было так тихо, как бывает иногда в больших каменных зданиях. Казалось, никого, кроме нас, здесь нет, а на самом деле могло быть за каждой дверью по десантному отряду. Вместе с катерами. В этих домах всегда так. Почти незаметный цветочный запах наполнял коридор. Потом я увидела, что Дрого медленно растирает меж пальцев сиреневый лепесток. На руках у него были тонкие черные перчатки, на безымянном пальце поверх перчатки было надето серебряное витое кольцо.
— Но его все равно изгнали, — сказала я.
— Изгнали его за другое.
— За что же? — резко сказала я.
— Всего дважды нашими Царями становились маги, и это кончилось плохо для обоих. Тем редким магам, что были среди нас, приходилось идти к Царю, если им нужна сила Жезла Корда. Но если власть и сила Жезла попадают в одни руки…. Совет этого не любит, госпожа координатор, Совету это неприятно, и из-за любого конфликта может произойти взрыв. А особенно, если на место Царя есть уже кандидат, во всех отношениях подходящий: зрелый, лояльный к Совету, из хорошего рода, прославленного созданием этого самого Жезла. Кому, как не потомку Корда, отдать в руки Жезл? И никто не станет считаться с тем, что Корд был не менее независим и силен, чем юный сын Истора.
— Вы не зовете его уже по имени, — сказала я внезапно.
— Да, не зову. Такова реальность, и я ее изменить не в силах…. Но я вижу, он не одинок.
— Я улетаю, — сказала я тихо.
— Ах, вот как, — обронил Дрого, — Я отчего-то думал, что вы останетесь. Как он?
— Не так плохо, как могло бы быть… особенно если вспомнить о его предшественнике.
Дрого, казалось, задумался о чем-то.
— Знаете, — сказал он, — А ведь тот был настоящий дьявол. Мой дед рассказывал мне о нем. Мальчик с ним ни в какое сравнение не идет. Он был очень жестоким. Чужие страдания были для него ничем. Впрочем, ему и самому пришлось страдать безмерно. Его жена…. Дед рассказывал, его жена говорила о нем так, словно ненавидела его.
— А его сын? — спросила я, — Что было с ним? Ведь у него остался один сын — по легенде.
— Ничего такого, о чем я бы знал. Но у выдающихся личностей дети обычно бывают ужасными посредственностями…. Я надеюсь, сыну Истора не придется так страдать, как тому…
— Его звали Дорн, — сказала я, внезапно решившись.
— Что?
Дрого взглянул мне в лицо. Потом понял, опустил глаза, задумался. Лицо у него было странное. Такое, какое могло бы быть у жреца, наблюдающего за осквернением святынь, — если жрец втайне ненавидел свою религию. Странное лицо, и глаза пустые, словно у змеи.
— Его звали Дорн. Это правда.
— Вот как, — сказал Дрого медленно.
— Я хочу, чтобы вы об этом знали.
— Я? Или вы имеете в виду воронов?
— Я скажу Ториону, Кэр хочет этого. Но вам я говорю отдельно. Только вам. Мне хочется, чтобы вы это знали.
— Почему именно я?
— Вы хорошо говорите… о них обоих. По крайней мере, вы будете знать, как его звали. Раз уж это имя всплыло через столько лет…
— Да, — сказал Дрого, останавливаясь перед дверью, — Царь-ворон здесь. Зайти с вами?
— Да нет, спасибо.
— Вы еще увидите мужа?
— Не знаю, — сказала я.
— Если увидите, скажите ему… что я беспокоюсь за него. Если я могу что-то сделать для него, я сделаю.
— Спасибо, — сказала я тихо. Я не ожидала от него этого. Дрого легко поклонился и пошел прочь. Я проводила его взглядом: тонкий, весь в черном, посреди коридора, наполненного солнечным светом и запахом зелени, он казался невыносимо изящным, словно иероглиф, вычерченный черной тушью на белом свитке. Если мои воспоминания не врут, они все такие, вороны, я имею в виду. Они не все отличаются красотой, но изящество и стать — это всегда при них; глядя на воронов, очень легко поверить в то, что они действительно некая высшая раса, может быть, и утратившая свое былое могущество. Очень легко, боже мой, слишком легко.
