Михаил Харитонов - Факап
Его сын и преемник, Пиц Четвёртый, продолжил дело отца, выпустив указ «О подлом сословии», в котором существенно расширил права господ относительно крепостных. Насколько расширились эти права в реальности, свидетельствовал случай с бароном Энтео, которому Его Величество нанёс краткий визит в ходе инспекционно-ознакомительной поездки по северу страны. Барон, желая угодить высокому гостю, лично пошёл на скотный двор, чтобы выбрать самую жирную свинью для вечернего пира. Все свиньи оказались, на его взгляд, слишком тощими. Разгневавшись, он приказал главному скотнику живьём скормить самой большой свинье своих детей. Скотник ослушался приказа — перед тем, как отдать свинье своего пятилетнего сына, он его задушил. Барон собрался было запытать несчастного, но вспомнил о присутствии их величества, и решил не самовольничать, а спросить совета у самого источника права — что делать с подобным преступником. Король, услышав эту историю, сказал, что с точки зрения государственных законов скотник совершил два тягчайших преступления — ослушание воли хозяина и убийство. Его Величество выразил также мнение, что совершённое тянет на квалифицированную казнь четвёртой или даже третьей степени, однако, проявляя монаршее милосердие, предложил просто повесить негодяя. Барон Энтео подчинился монаршей воле, повесив скотника за ногу, а к его рукам, связанным за спиной, приказал подвесить тушу пресловутой свиньи. Королю это понравилось, и он с тех самых пор ссылался на этот случай как на пример удачного сочетания исполнительности и разумной инициативы… Что касается лично свободных простого звания, то всё тот же Пиц Четвёртый издал целый ряд законов и ордонансов, направленных на то, чтобы их дополнительно притеснить или хотя бы унизить. Так, подписывая обширный ордонанс «О благопристойном поведении простолюдинов в столице», он лично внёс туда множество поправок. Например, дополнил правило о приветствовании дворянина поклоном и обнажением головы требованием, чтобы головной убор простолюдина непременно коснулся бы земли. Верховный судья королевства, с которым Его Величество обсуждал документ, осмелился заметить, что улицы столицы утопают в грязи и нечистотах. На это король заметил, что грязь и нечистоты порождают прежде всего низшие сословия, которые и есть источник всяческой грязи и мерзости. Так что будет справедливо, если они понесут хоть малое наказание в виде измаранной шляпы. Вскоре скучная жизнь бедных столичных дворян пополнилась новым развлечением — подловить возле грязной лужи или сточной канавы прилично одетого прохожего и заставить его кланяться как положено, потешаясь над попытками простофили сохранить свой головной убор чистым.
Не нужно думать, что Его Величество был садистом или ненавидел народ. Он действовал из рациональных соображений: развращал баронство и разжигал ненависть тяглового сословия, которой потом можно было бы воспользоваться для давления на аристократию. Так сказать, грунтовал холст под картину, которую предстояло писать его потомкам.
Впрочем, первые штрихи на полотно нанёс он сам, выведя из-под действия ужесточённых законов крестьян коронных земель и учредив сословие личных подданных, а также — почти случайно — создав прослойку так называемых книгочеев.
Государственные крестьяне жили небогато, так как государство выжимало из них всё возможное. Однако после вышеупомянутых реформ у них появились преимущества. Например, они получили право на особый общинный суд, который разбирал мелкие проступки, и на обращение в окружной в серьёзных случаях. Управляли ими не благородные доны, а избираемые старосты и королевские чиновники. Которые их, конечно, стригли как овец, но семь шкур всё-таки не спускали. В результате рабы и крепостные, находящиеся в личной собственности баронов, обрели нечто вроде политической программы: они стали требовать для себя тех же порядков, которые существовали на государственных землях. Это послужило хорошей закваской для крестьянских волнений, которые начали подтрясывать Арканар уже в конце царствования Пица Четвёртого.
Что касается личных подданных короны, то эта особая категория была введена как промежуточная прослойка между простолюдинами и полноправными горожанами, входящими в гильдии. Состав этой категории был довольно пёстрым — от мелких лавочников и до служителей старых культов. Туда же входили кустари-одиночки, не способные или не желающие платить гильдейские взносы, разбогатевшие крестьяне, перебравшиеся в город, чужестранцы, поселившиеся в Аркаране по тем или иным причинам, бастарды благородных донов от простолюдинок, родителем опекаемые, но не признаваемые, а также и всякий прочий разнопородный люд. Который до Пица Четвёртого именовался обычно «всякого чина и звания людишками».
Чтобы получить статус подданного короны, нужно было быть лично свободным, не иметь серьёзных судимостей (наказываемых клеймением или увечьями) и владеть законной собственностью общей ценой свыше тридцати золотых монет. Не имея полных прав, личный подданный был формально свободен от большинства вышеописанных мелких стеснений. Формально — так как благородные доны обычно не разбирали, кто перед ними: обычное быдло или личный подданный, и требовали полагающихся быдлу унижений. Попытки жаловаться ни к чему хорошему не приводили. Широкую известность получил случай, когда некий благородный дон отрубил некоему коронному подданному ухо. По закону личные подданные имели право на физическую неприкосновенность. Обиженный обратился в арканарский городской суд. Дело было принято к рассмотрению. Благородный дон соизволил явиться на заседание лично. Суд выслушал стороны и приговорил благородного дона к штрафу в два золотых. Тогда благородный дон кинул на стол четыре монеты и тут же, в зале суда, отрубил ему второе ухо.
Понятное дело, такие эпизоды не прибавляли симпатий к тем, кто имел в имени приставку «дон». При доне Рэбе именно личные подданые короны составили костяк охранных отрядов, так называемых «серых рот».
О книгочеях придётся, наверное, говорить отдельно. Пока только отметим, что в государственную систему их вписали практически случайно.
День 90
Ну вот я здесь живу девяноста дней. Ну или не живу. Кто ж его разберёт-то.
Хочется написать что-нибудь новенькое, да у меня плохо с новостями. Разве что Рахманинова себе поставил, третью симфонию. Дослушал первую часть и бросил. Не потому что не понравилось, а как бы… слишком там много всякого. Не знаю как сказать лучше. Да не писатель я! И уж тем более не музыкальный критик.
Так что к делу.
