Дмитрий Колосов - Кутгар
— Сейчас ты бросишь эту штуку себе под ноги.
— Зачем?
— Таким образом я смогу определить размер выкупа. Если наверху окажется синий кружочек, мы немедленно уйдем…
— А если солнце? — нетерпеливо спросил марагасец, нарушая нарочно затянутую мной паузу.
— В этом случае я превращу твою планету в солнце.
Марагасец вздрогнул, от него дохнуло ужасом. Он лишь сейчас осознал, с кем имеет дело. Он понял, что флот и военные базы были лишь разминкой перед большой игрой, очень большой игрой. Это существо даже не могло вообразить, что в игре могут существовать подобные ставки. Руки Отца затряслись столь сильно, что он едва не выронил заветную пластинку.
— Держи крепче, — посоветовал я. — Если она выпадет из твоих рук, я сочту это за бросок. И, возможно, ты будешь раскаиваться. Недолго…
Недолго означало двадцать семь мгновений, именуемых секундами. Именно за это время включенные на полную мощь дезинтеграторы растворяют планету.
Старшего Отца посетила навязчивая мысль, что он имеет дело с сумасшедшим. Я решил поспорить.
— Не беспокойся, я нормален. Даже более чем нормален. Порой меня даже пугает, насколько я нормален.
Над площадью, как и прежде, висела тишина, нарушаемая лишь стуком бешено сокращающегося сердца марагасца.
— Бросай, — сказал я.
Все же тот, с кем я имел дело, был действительно кем-то. Он бросил. Один я знал, чего это ему стоило. Но, должно быть, марагасец был игроком. Он рискнул сыграть самую рискованную игру в его жизни. Пластинка взлетела вверх, несколько раз перевернулась в воздухе и упала на отшлифованную поверхность. Она еще вращалась, но уже было ясно, что выпадет солнце. И тогда марагасец взмолился, прося помощи у того, в чье существование не верил. Он не верил, но просил. А прося, прикидывал, сумеет ли извлечь из рукава длинную иглу и вонзить ее в мое горло. Это была столь великолепная комбинация чувств, что я не мог не оценить ее. Не давая пластинке замереть в неподвижности, я легонько толкнул ее ногой. Солнце исчезло, уступив место голубому знаку.
— Тебе повезло! — сказал я со смехом.
Марагасца колотила дрожь. Он был на грани обморока. Я почувствовал легкое разочарование, ведь только что он был так великолепен. Двадцать семь мгновений удивительно красивого зрелища. Я отказался от него, поддавшись глупому благородному чувству. Быстро коснувшись ладонью лба, я стал спускаться с трибуны. Стоявшие на площади радостно взвыли, решив, что переговоры окончились вполне благополучно. Рабы приветствовали милосердие победителей. И в этот миг я услышал голос Уртуса. Он говорил спокойно, словно речь шла о какой-нибудь мелочи, вроде пропущенного обеда.
— Капитан, только что ножом, брошенным из толпы, убит старший офицер Ге. Какие будут распоряжения?
— Приготовить оружие.
Я резко повернулся и направился к сбившимся в кучу Отцам. Спускавшийся следом Олем ухватил меня за руку.
— Русий, в чем дело?
Не отвечая, я резким движением освободил руку и прошел мимо доктора. Мой марагасец бледнел по мере того, как я приближался к нему. Подойдя вплотную, я спокойным тоном сообщил:
— Только что убит мой офицер.
— Мы немедленно найдем убийцу! Десять! Тысячу убийц! — торопливо выкрикнул марагасец. Не понимающие сути происходящего Отцы занервничали.
Я покачал головой.
— Мне жаль, но тебе выпало черное.
Поддев ногой пластинку, я перевернул ее. Из рукава марагасца вылетела игла, устремившаяся в мою грудь. Я увернулся, и она вонзилась в одного из телохранителей. Тот как раз поднял голову, рассматривая висящие над площадью истребители, и игла вошла в слабо защищенное сочленение шлема и скафандра. Всплеснув руками, офицер покатился по алым ступеням. Его напарник моментально выхватил плазмомет и выстрелил в Старшего Отца. Заряд попал марагасцу в грудь, прожгя ее насквозь подобно раскаленному ядру. Это послужило сигналом. Захлопали выстрелы, и площадь утонула в багровых подтеках пламени. Огненные струи залили плотную массу марагасцев, обращая ее в пепел. Над площадью повис длинный протяжный крик боли и страха. Несчастные, поражаемые плазмой и лазерными импульсами, бросились бежать в разные стороны, сбивая и топча замешкавшихся. Смерть выкашивала марагасцев сотнями, проделывая в толпе широкие просеки. К избиению присоединились и истребители, залившие площадь раскаленными импульсами.
Негромко кашлянул Контроль. Я повернул голову. Доктор Олем, о существовании которого я, увлекшись зрелищем, позабыл, намеревался ударить меня. Без труда уклонившись, я обрушил кулак на его голову. Удар получился достаточно сильным, каким и должен был быть. Доктор лишился чувств, его тело обмякло и безвольно осело на парапет. Подскочивший ко мне телохранитель намеревался прикончить дерзкого литиня, но я жестом запретил ему делать это. Тогда офицер расстрелял пятерых Отцов, после чего, устроившись поудобнее на парапете, принялся расстреливать мечущихся внизу. Каждый выстрел, находивший одну, а то и несколько жертв, доставлял офицеру радость.
Не знаю точно, сколько продолжалось избиение, но оно было ужасным. Зеленая поверхность площади покрылась месивом изуродованных, разорванных на части тел. Я невольно подумал, хорошо, что на мне одет скафандр; в противном случае здесь можно было задохнуться от вони, издаваемой обожженной плотью. Я думал об этом спокойно, без намека на цинизм. Когда смерти много, она воспринимается обыденно. Куда труднее зарезать ножом одного, чем росчерком пера подписать приговор миллионам. Это даже не аксиома.
Солнце еще не успело спрятаться за горизонт, когда «Утренний свет», рванув землю ионными двигателями, прыгнул вверх и повис на орбите.
Я пил мелкими глотками чистый спирт и поглядывал на постанывающего доктора. Наконец тот соизволил прийти в себя и открыл глаза.
— С возвращением, док, — как можно дружелюбней сказал я.
— Подонок! — процедил в ответ Олем. Охая, он попытался подняться.
— Ну, не горячись, док! Ты же у нас психолог…
— У тебя патология.
— Какая? — живо поинтересовался я.
— Целый букет. Все, какие только можно придумать.
— Ты не прав, ох, как не прав! Я не страдаю клептоманией и не испытываю неодолимой тяги к животным. И у меня нет ни одной фобии. Я вообще не испытываю страха. У меня очень здоровая психика.
— Ты болен, — упрямо стоял на своем Олем.
— Не стоит повторять это слишком часто, док, — я продолжал улыбаться, — иначе это рискует превратиться в навязчивую идею.
Олему наконец удалось сесть.
— Как ты мог так поступить с этими людьми?
