Андрей Плеханов - Царь муравьев
– Почему Житник охотится на подлиз? Неужели только из-за того, что вы, Иван Алексеевич, претендуете на его место?
– В принципе, да. Житник – тупая тварь, связанная с криминалитетом, он привык действовать по-бандитски, и питает иллюзии, что, если перебить подлиз, все в нашем городе останется по-старому.
– А это не так?
– Не так. Во-первых, нас не уничтожишь – сам видишь, как мы научились прятаться и огрызаться. Я мог бы отдать приказ, и всех чистильщиков перестреляли бы в течение недели. Но сам понимаешь, что после этого начнется – милиционеров убивать нельзя, они у нас в ранге неприкасаемых. В войне, которая начнется после этого, мы не выживем. Во-вторых, здоровый бизнес, который появился в нашем городе, и которому банда Житника не дает нормально развиваться, давно мечтает свалить его.
– И, само собой, все здоровые бизнесмены поддерживают вас? – Я пытался удержаться от иронии, но не смог. Ганс был склонен к самолюбованию – ну как не подковырнуть такого? – Прогрессивные силы города подняли вас, Иван Алексеевич, как знамя грядущей демократии и всеобщего процветания, и торжественно ведут к победе?
– Опять остришь? – Сазонов усмехнулся, напомнив мне вдруг Родиона – что-то общее было в их надменных улыбках. – Все не так просто, Дима. Все настолько не просто, что ты даже представить не можешь. Житник – опытный демагог, умелый популист, на него работают большинство средств массовой информации. Среди финансовых лидеров нашей области немало людей, которые поддерживают Житника, либо сами не прочь занять место мэра. Я лишь один из многих. К тому же я – фрагрант, привыкший жить в тени, отвратительно чувствующий себя под светом софитов и взглядом миллионов глаз. Я насилую себя, из кожи вон лезу, чтобы стать градоначальником. При этом ограничен в методах – из принципа не делаю ничего такого, что можно назвать выходящим за рамки закона. Тебе, наверное, кажется, что я уже достиг успеха, и должность мэра у меня в кармане. Нет, Дима, нет! Могут фальсифицировать результаты, могут выдвинуть ложное обвинение и арестовать за неделю до выборов, могут, в конце концов, исхитриться убить меня, о чем они давно мечтают. Все может быть! Но я хочу, чтобы ты знал главное: я делаю это не ради себя, не ради власти и богатства. Я хочу, чтобы фрагранты смогли жить нормальной жизнью! И чтобы обычные люди получили то, что могут дать им фрагранты – здоровье, красоту, душевную гармонию…
Ганс говорил красиво и убедительно. Мне хотелось верить ему, очень хотелось – ведь старался он, в конечном счете, ради моей Женьки, и уже за это можно было встать перед ним на колени. Но он врал. Не все в его пламенной речи было правдой.
«Из принципа не делаю ничего такого, что можно назвать выходящим за рамки закона». Ага-ага. Я только что провел два дня, наблюдая, как бесчинствует горячий человек Родион Агрба. Неужели господин Сазонов не знает, какими методами действуют его подчиненные? Разрешите не поверить. А еще он отдал приказ убить Михаила Мухина, гражданина Российской Федерации. Понятно, что действует Ганс в сложных обстоятельствах, за ним самим шествует смерть, примериваясь, как половчее отхватить башку косой. Но врать-то зачем?
Мне хотелось верить в то, что цели Ганса гуманны, но все же он был главарем собственной небольшой мафии и пытался расширить сферы ее влияния, поставив над всем городом. Это нельзя было замаскировать никакими словами.
– Иван Алексеевич, – перебил я его снова, слушать предвыборную агитацию совершенно не хотелось, не для этого я сюда пришел. – Подлизы обожают вас, ваши действия для них непререкаемы. Почему? Мне показалось, что, когда речь идет о вас, подлизы в некоторой степени теряют разум, и счастливы подчиняться, что бы вы им ни приказали. Может быть, вы воздействуете на них обонятельно?
На этот раз Сазонов засмеялся. Смех его оказался приятным, так смеются люди умные и открытые – раскатистое «ха-ха-ха» громко прозвучало в гостиной и отразилось от стен. Сазонов даже слегка прослезился, и вытер глаза пальцами здоровой руки.
– Шутник ты, Дима, – наконец сказал он. – Родион говорил мне, что ты шутник. Это хорошо. Люди без чувства юмора вызывают у меня подозрение.
– Что смешное я сказал?
– Да так, ничего…
– Опять двадцать пять! Только и слышу от подлиз туманные намеки непонятно на что. Вы тоже не верите мне, да? Считаете, что я шпионю в пользу обычных людей, мечтаю разузнать секреты несчастных подлиз, чтобы выдать их со всеми потрохами?
– Ладно, давай всерьез. Я знаю, как ты относишься к Жене, и это дает надежду на твою полную лояльность к фрагрантам. Ты пойми, мы не можем ошибиться, приняв в наш круг человека, способного на измену.
– Понимаю.
– Ты клянешься быть преданным фрагрантам до самой смерти?
– Клянусь! – сказал я искренне, отринув вдруг сомнения.
– Дело в Жене? Только ради нее ты готов переломить себя, изменить всю свою жизнь?
– Не только. Я стараюсь полюбить всех подлиз, но они слишком скрытны, я до сих пор не могу понять, что они из себя представляют. Вы можете мне помочь, Иван?
– Попробую.
Ганс поднялся на ноги, подошел к тумбочке с телевизором, взял пульт, вставил диск в DVD-проигрыватель. На экране появилась фотография.
В носу моем защипало, на глаза навернулись слезы. Я становлюсь болезненно сентиментальным, когда дело касается Жени. А на экране была именно она – юная, моложе, чем сейчас, почти ребенок. В окружении других девчонок и парней она сидела около лесного костра и задорно хохотала. И все смеялись, и выглядели донельзя счастливыми. Я ощутил боль в сердце, острую зависть, что не могу сидеть вместе с ними, смеяться с ними, глядеть на них, красивых, просто разглядывать, и радоваться от этого. Их юное счастье осталось в далеком прошлом, я опоздал.
– Снимок сделан десять лет назад, – сказал Ганс. – Есть в нашей области заброшенная деревенька под названием Шубино, в двухстах верстах от города. В те годы я стал человеком уже достаточно обеспеченным, бизнес мой связан с производством строительных материалов. Я купил в Шубино дюжину домов – все избы, оставшиеся в приличном состоянии. Провел электричество, пробурил скважину для воды. И привез туда тех подлиз, которых мне удалось найти и уговорить – всего сто пятнадцать человек.
– Зачем?
– Здесь, на фотографии, одиннадцать ребят. Четверых из них уже нет в живых. Если бы я не вывез тогда подлиз из города, погибли бы все.
– От чего?
– Их бы убили.
– Чистильщики?
– Не валяй дурака, чистильщиков тогда не было. Дети, вылеченные от рака профессором Григорьевым, получившие чудесный дар регенерации и особо тонкое обоняние, оказались плохо приспособлены к жизни среди обычных людей. Они не подозревали, что их эмоции сопровождаются выбросом феромонов. Феромоны нельзя почувствовать подобно запахам, воздействие происходит на подсознательном уровне. Излеченные детишки вдруг обнаружили, что их желания стали исполняться с необыкновенной легкостью – стоило попросить чего-нибудь, и окружающие люди спешили купить им всяких вкусностей, или дать денег на кино, или поставить пятерку на уроке, или уступить место в переполненном автобусе. Ты знаешь, как быстро дети учатся всему – хорошему и плохому. Многие из детей, вылеченных Григорьевым, интуитивно нащупали, как правильно подлизываться. Не всем это удалось – многих убили, потому что вместо феромона-аттрактива они выделяли стимулянт агрессии, вызывающий неконтролируемый аффект. Но и те, кто научился вызывать у людей химическую симпатию, ежечасно рисковали ошибиться, потому что на выброс феромонов воздействуют десятки факторов. Подлизы не знали о том, что являются мутантами, и гибли один за другим.
