Роберт Хайнлайн - Переменная звезда
Как только взгляд Сола подсказал мне, что он это заметил, я отбросил все условности и полностью отдался игре.
Я забыл обо всем, что знал о композиции, погрузился в то, что дзен-буддисты называют "сознанием новичка", вновь приобрел могущественную силу неведения. Почти целиком отключил разум, оставил в работе только ту его часть, которая знает, как функционирует саксофон, и отдал управление инструментом своему сердцу. Я узнавал о том, что сыграю в следующий момент, одновременно с Солом и всеми остальными: в те мгновения, когда музыка слетала с моих губ.
Если бы то, что я играл, сопровождалось словами, то это были бы слова вроде "Пошли смерть куда подальше", сказанные на всех когда-либо существовавших человеческих языках.
Я играл фразы, которые не желали заканчиваться. Я творил структуру, которая упрямо, без устали, дерзко взмывала ввысь над раструбом моего саксофона. Я создал тему, не имевшую разрешения[52] и не искавшую его, и доказал, что разрешение ей не нужно. Возник и исчез образ Джорджа Р. – его лицо, его едва заметная улыбка. Точно также возникла и исчезла Ландон – та Ландон, которую мы все знали, смех которой мог передать только баритон-саксофон. И мои родители. И механик К. Платт.
Эйнштейн сказал: "Люди вроде нас, верящие в физику, знают, что различие между прошлым, настоящим и будущим – всего лишь упрямо навязчивая иллюзия".
Я развенчал эту иллюзию.
Я ни разу не отвел глаз от Соломона Шорта. До тех пор, пока не понял по его глазам, что победил. Что я сумел пробиться достаточно глубоко. Я заставил его понять, что он способен чувствовать и не умереть от своих чувств. Это было похоже на то, когда видишь человека в агонии, а потом видишь, как действует морфий.
У вас хоть раз была очень высокая температура? Кажется, что эти страдания никогда не закончатся – больше того: кажется, что они никогда не кончались, и так продолжается несколько дней подряд. Но наступает момент, когда внутри вас словно бы развязывается какой-то узелок – ощущение такое, что он развязывается где-то в глубине глотки, – и что-то начинает облегчаться, таять, расслабляться. Это немного похоже на пробуждение – только в данном случае ты лучше осознаешь происходящее. Сначала ты не можешь поверить в это, а потом какое-то время плачешь от благодарности, а еще через десять минут просишь, чтобы тебе дали поесть и принесли пульт от телика.
Я держался до тех пор, пока не добился этих самых слез благодарности. Я уже как-то раз говорил о том, что у меня необыкновенно тонкое чувство времени. Я четко знал, когда закончились пятнадцать минут. На шестнадцатой минуте я оторвал мундштук от губ, прервав фразу посередине восходящего арпеджио. Несколько секунд я соображал, как сделать вдох ртом.
Сол этого не заметил. Он сидел закрыв глаза. Когда звук неожиданно прекратился, он сначала замер, а потом его плечи слегка опустились.
Более или менее придя в себя, я торжественно сообщил:
– Эта пьеса называется: "Солнце продолжает светить".
Никто не сказал ни слова, никто глазом не моргнул. А я тяжело дышал и потирал затекшую шею.
Наверное, около тридцати секунд у Сола двигались только краешки ноздрей и вздымалась и опускалась грудная клетка. Это продолжалось настолько долго, что я забеспокоился: уж не впал ли он в медитационный транс.
Но тут он выпрямился, открыл глаза, посмотрел на меня и сказал:
– Хорошо.
Мы с "Анной" поклонились.
Сол повернул голову и встретился взглядом с доктором Эми.
– Ладно, – сказал он ей. – Согласен.
Она кивнула:
– Знаю, Соломон.
Он обратился ко всем собравшимся в каюте:
– Спасибо. Вы все – хорошие люди. – Он перевел взгляд на меня. – Кроме тебя. Ты даже не позволил никому из нас сказать: "У меня дух перехватило", зараза ты эдакая.
– Я мог бы тебя задушить, – ответил я.
– Знаешь, ты, пожалуй, не единственный, кому в последнее время приходила в голову такая мысль, – признался Сол.
– У меня такой мысли точно не было, – заверил я его и обнаружил, что по щекам у меня текут слезы. Плакать было легко и не стыдно.
Прежний Соломон Шорт озарил своей кривой усмешкой каюту.
– Послушайте…
– Да, – кивнул я, – мы тебя прощаем. Привет Хидео.
Сол кивнул и поднялся. Немного наклонившись, он взглядом попросил у меня разрешения и поцеловал краешек раструба "Анны". Потом выпрямился и, уже не спрашивая разрешения, крепко поцеловал меня в губы. Хэл открыл дверь, и Сол стремительно вышел.
На сердце у меня сразу стало легче. Четыре для у Сола ушло на то, чтобы уговорить остальных троих релятивистов – дольше всего пришлось биться с Питером Кайндредом – но никто не сомневался в результате с того самого мгновения, как Сол сказал доктору Эми: "Согласен".
По кораблю распространились слухи.
На следующее утро, завтракая в "Роге изобилия", я оторвал взгляд от тарелки и увидел перед собой совершенно незнакомого парня. Он хотел, чтобы я его заметил, но жутко стеснялся. Он хотел узнать, нельзя ли ему получить копию записи композиции "Солнце продолжает светить".
Я об этом не думал, но оказалось, что и думать не надо было.
– Ты не по адресу обратился, дружище, – сказал я парню. – И сама пьеса, и запись принадлежат Соломону Шорту. Это была работа на заказ, сделанная у него в каюте, и я отказался от авторских прав. У меня у самого копии нет.
Парень поблагодарил меня и ушел, а позже в этот же день мой почтовый ящик начал разбухать от копий "Солнце продолжает светить", причем половину из них мне прислали совершенно незнакомые люди. Прошло, еще несколько дней – и моя композиция уже звучала по всему кораблю.
А в тот день доктор Эми пришла в "Жнепстое", чтобы крепко обнять меня. Она сделала вид, что не замечает моих слез.
Незнакомцы стали кланяться мне в коридорах. Мои выступления в "Роге изобилия" собирали полный зал – приходили именно люди, пришедшие послушать. Сбылась голубая мечта любого музыканта – от меня в буквальном смысле потребовали, чтобы я записал альбом, чтобы все могли получить автографы.
Один из супругов Кэти, Пол Барр, сделал запись и сведение. Мне подыгрывали Кэти, бас-гитарист по имени Кэрол Грегг, гитарист Гаррет Эмис и сессионный музыкант-универсал Док Каггс, взявший на себя все остальное. Ричи и Жюль взяли на себя тиражирование, упаковку и маркетинг и ограбили меня на честные десять процентов. Я назвал свой альбом "Дорога к звездам" и включил в него обработку этой мелодии.
Вскоре после этого ко мне подошел Герб, скалясь, будто викинг после удачного набега, но еще до изнасилования местных женщин, и сообщил мне о том, что важная шишка из компании "Эппл" на Земле желает знать, кто является моим представителем. Но уж лучше выложить кругленькую сумму за услуги телепата, чем пару лет ждать ответа по лазерной системе связи. Я договорился с Полом Хаттори о том, что он станет моим представителем, и три месяца спустя мой альбом вышел на седьмую строчку хит-парада внутренних планет Солнечной системы, а в чартах внешних планет стал третьим. Через некоторое время он получил одну из высших наград музыкальных критиков.
