Черный воздух. Лучшие рассказы - Робинсон Ким Стэнли

Войдя в таверну, Рамфорд грузно опустился на стул. Дочери только что закончили накрывать столы к обеду.

– Папа, ты же совсем без сил, – заметила Исабель. – Опять взялся за физкультуру?

– Нет, нет, – заверил ее Рамфорд, окинув таверну довольным взглядом и протяжно вздохнув. – Просто переводчиком малость пришлось поработать.

Поднявшись, он обошел стойку бара, подставил кружку под пивной кран. Кончики его усов дрогнули, слегка поднялись кверху.

– Возможно, это даже доход кой-какой принесет, – сказал он дочери. – И если да… ты на пикник выбраться все еще хочешь?

Ледник

– Это Стелла, – объявила миссис Голдберг, сняв крышку с картонной коробки.

Серая кошка, выпрыгнув наружу, молнией шмыгнула под столик в углу.

– Вот там и постелим ей одеяльце, – сказала мать Алекса.

Опустившись на четвереньки, Алекс заглянул под столик. Кошкой Стелла была старой, тощей, странной серебристой с черным и рыжевато-коричневым масти, и при том желтоглазой. «Черепаховая», – как объяснила мама. Из-за полосок чуть выше глаз с виду казалось, будто она постоянно морщит лоб, а уши ее были крепко прижаты к голове.

– Не забудь: мальчишек она побаивается, – напомнила миссис Голдберг.

– Помню, помню, – подтвердил Алекс, выпрямившись и усевшись на пятки. Стелла зашипела. – Я только посмотреть.

Историю этой кошки он знал от и до. Уличная, она повадилась заглядывать к Голдбергам на балкон, к миске с собачьим кормом, а затем, насколько кто-либо мог судить, и в гости к собаке. Рем, преклонных лет пес с негнущимися от старости лапами, ее обществу, по-видимому, был только рад, и вскоре сдружились животные так, что водой не разольешь. Глядя на Рема, кошка училась себя вести – ходить на прогулки, откликаться на зов, подавать лапу и так далее и тому подобное. Затем Рем умер, а теперь Голдбергам предстоял переезд. Мама предложила взять Стеллу к себе, а отец, услышав об этом, тяжко вздохнул, но возражать не стал.

Опустившись на потертый ковер рядом с Алексом, миссис Голдберг склонилась вперед и тоже заглянула под столик. Пухлые щеки ее покрывали морщины.

– Все в порядке, Стеллушка, – сказала она. – Все хорошо.

Кошка взглянула на миссис Голдберг. «Дурацкая шутка», – словно бы говорил ее взгляд. При виде этакого скепсиса Алекс невольно заулыбался.

Миссис Голдберг потянулась за Стеллой. Извлеченная из-под столика, кошка протестующе взвыла, но затем разлеглась на коленях миссис Голдберг, мелко дрожа, точно кролик. Женщины завели разговор о других вещах, и вскоре миссис Голдберг переложила Стеллу на колени к матери Алекса. Уши и голову кошки украшало немало шрамов, дышала она часто, как после быстрого бега, однако под мамиными ладонями в конце концов успокоилась.

– Пожалуй, надо бы ее чем-нибудь покормить, – сказала мама.

Кто-кто, а она прекрасно знала, как худо приходится животным в таком положении: переезжая в Бостон, им тоже пришлось оставить в Торонто пса, Понго. Именно Алекс с мамой его к Уоллесам и отвели, а когда уходили, пес взвыл так жалобно, что мама расплакалась. Сейчас она велела Алексу достать из холодильника немного курятины и положить мясо в миску для Стеллы. Миску Алекс поставил на диван, рядом с кошкой, но кошка, презрительно сморщив нос, отвернулась от угощения. Немало потребовалось поглаживаний да увещеваний, прежде чем она начала пощипывать мясо, задирая нос и высоко поднимая губу над острым верхним клыком. Мама Алекса беседовала с миссис Голдберг, а та смотрела, как Стелла ест. Насытившись, кошка спрыгнула с колен мамы, прошлась взад-вперед по дивану, однако Алекса близко не подпустила: стоило ему шагнуть к ней, Стелла в ужасе вытаращила глаза и пулей метнулась под столик.

– Ох, Стелла! – со смехом воскликнула миссис Голдберг. – Да, Алекс, к тебе ей еще привыкать и привыкать…

С этими словами она звучно хлюпнула носом, а Алекс только плечами пожал.

Снаружи ветер немилосердно трепал верхушки деревьев над крышами окрестных домов. Пройдя по Честер-стрит до Брайтон-авеню, Алекс в поисках спасения от холода свернул налево. Вскоре он вышел к реке и поднялся на гребень берегового вала. По ту сторону насыпи, внизу, вдоль берегов тянулись полосы льда, но середина реки не успела замерзнуть. Серую илистую воду покрывали кружева белых бурунов. Миновав строящуюся плотину, Алекс подошел к морене – вытянутой в длину груде земли, камня, дерева и прочего мусора, широким шагом поднялся наверх, остановился, окинул взглядом ледник.

Бескрайний ледник казался россыпью белых холмов, подступающих к городу с севера и запада. Вытекавшая из-подо льда река Чарльз сердито бурлила, пробивая себе путь в моренной гряде, но в сравнении с громадой ледникового языка казалась совсем крохотной, всего лишь сточной канавой после грозы. Ослепительно белые глыбы льда, рухнувшие с языка, оставили на его поверхности свежие голубые шрамы и закупорили немалую часть речного русла внизу.

Пройдя вдоль гребня морены, Алекс оказался над склоном ледника. Слева простиралась зона развалин – разрушенных улиц, свежей земли, открытых солнцу подвалов, а дальше, за нею, виднелись Олстон и Брайтон, по-прежнему шумные, многолюдные, оживленные. Внизу, под ногами, уходил вдаль островерхий курган из земли пополам с битым камнем и прочим мусором, справа тянулись вдаль безжизненные, суровые льды с вкраплениями эрратических валунов. Глядя вперед, трудно было поверить, что обе половины пейзажа принадлежат к одному и тому же миру. Вот это да…

Осторожно спустившись вниз с крутого, сыпучего внутреннего склона морены, Алекс двинулся своей дорогой.

Странное же это место, стык ледника и морены! Местами подточенная снизу, морена широкими веерами осыпалась на лед, и поди разбери, надежен ли путь, не прячутся ли под слоем земли коварные трещины? Кое-где подтаявший лед нависал над землей толстой коркой, орошая капелью серые лужи внизу. В одной из таких невысоких сырых пещер Алекс набрел на автомобиль, ободранный до металла и расплющенный в блин.

Однако в прочих местах лед просто шел под уклон, спускаясь на щебень морены ровным, без единого зазора, словно бы пригнанным плотниками пандусом. Миновав впадину между льдом и землей, Алекс добрался до одного из таких участков, шагнул пошире и поднялся на белый склон, плавно изогнутый кверху. Здесь Алекса, как всегда, охватил трепет. Вот он и на леднике…

Выпуклый боковой склон был довольно крут, но изо льда торчали тысячи осколков щебня. Нагретый солнцем, каждый камешек погружался в собственное гнездо, а за ночь вмерзал в лед намертво, и все это повторялось день ото дня, пока большая часть щебня не ушла под поверхность на добрые три четверти. Таким образом, ледник покрылся чем-то вроде причудливо бородавчатой каменистой шкуры, надежно цеплявшейся за рваные подметки башмаков Алекса. Тут и захочешь – не поскользнешься, а значит, слишком крутых склонов на леднике для него нет. Хруп, хруп, хруп… Тончайшие арабески льда рушились, рассыпались в прах под ногами на каждом шагу. Так Алекс менял лицо ледника, становился частью его жизни. Частью его существа.

Едва боковой склон начал выравниваться, впереди появились первые серьезные трещины. Глубокие, темно-синие, эти расселины были очень опасны, и по неширокой полоске льда, отделявшей две из них друг от друга, Алекс шел не спеша, внимательно глядя под ноги. Подобрав булыжник с кулак величиной, он швырнул камень в расселину, что пошире. Кланк… кланк… плюх. Передернувшись, Алекс двинулся дальше, вполне удовлетворенный обычным ритуалом. Благодаря бросаемым вниз камням он знал, что на дне ледника имеются воздушные полости, скопления воды, ручьи, стекающие в русло Чарльза… одним словом, смертельно опасный подледный мир. Упадешь – наружу больше не выберешься. От этого казалось, будто лед излучает некую злую магию, зловещий внутренний свет.

Наверху идти сделалось легче: хруп, хруп, хруп – по полого-волнистой, изломанной, усеянной щебнем равнине. Леды, лед, миля за милей, миля за милей… Оглянувшись назад, в сторону города, Алекс увидел справа громады Хэнкок-тауэр и Пруденшл-тауэр, а слева, чуток пониже, башни Массачусетского Технологического, тянущиеся к проносящимся по небу тучам. Ветер над ледником заметно окреп, так что шнурок капюшона пришлось затянуть потуже. В приглушенный свист ветра вплеталось журчание мириадов струек воды, крохотных ручейков, бегущих по руслам, проточенным во льду. Обычное дело: ручьи в ложбинках, избороздивших простор каменистого луга… и в то же время все совершенно иначе. К примеру, эти ручьи впадали в расселины и воронки, проточенные во льду, и тут же исчезали из виду. Заглянув вниз, в округлое жерло такой воронки, трудно было остаться равнодушным к открывшемуся зрелищу – множеству пузырьков воздуха, воздуха, многие-многие годы тому назад застывшего в толще ярко-синего льда.