Джеймс Типтри-мл. - «Если», 2000 № 08
Этой повести тоже не очень везло с изданием, и впервые она увидела свет вместе со «Стебельком…». Роман Подольный тогда сказал мне: «Я был уверен, что могу предсказать все, что ты напишешь; но такого никак не ожидал». А мне всегда хотелось — да и сейчас хочется — испробовать что-то новое. Хотя с годами это не становится легче…
Именно поэтому я решился на попытку к бегству. Я имею в виду бегство от фантастики. А конкретно — книгу «Один на дороге», которую можно, наверное, отнести к «военным приключениям». Армейские воспоминания не давали покоя. Приходили по ночам. Нет, не кошмары; напротив, воспоминания были хорошими, и к ним примешивалось чувство тоски — по молодости, наверное. Я отлично понимал, что образцовым солдатом и сержантом никогда не был, но армию любил. Мне казалось, что я перед нею остался в каком-то долгу. Повесть писалась необычно долго и тщательно; и когда книга вышла (в Москве, в издательстве «Советский писатель», в 1987 году), стали приходить письма — офицеры интересовались, не пересекались ли мы в свое время по службе в инженерных, саперных войсках: решили, что книга написана профессиональным военным. Для меня это была радость.
Еще до выхода интересно было читать закрытые рецензии в издательстве. Их было четыре; одна разносила повесть вдребезги, три рецензента хвалили, один из них даже поблагодарил меня за русский язык, подметив, вероятно, мое стремление обходиться везде, где только можно, без заимствованного, иноязычного словаря. Тогда мы еще не объяснялись на том «пиджин-рашн», какой бытует у нас теперь. Четыре рецензии — это могло уже показаться перебором, но я настоял и на пятой — профессиональной. Ее авторы — два полковника, институтские преподаватели, военные инженеры. В рецензии меня упрекнули в том, что я неточно написал о фасовке взрывчатки, принятой в вермахте в военные годы. Я с ними поспорил, опираясь на авторитет другого специалиста — генерала. Был и еще один упрек: по мнению полковников, совершенно не нужно было описывать праздничный парад войск, «поскольку все это исчерпывающе дано в Строевом уставе Вооруженных сил». Прочитав, редактор только улыбнулся. Парад остался в тексте, как и многое другое, в свое время пережитое мною в армии.
Вскоре книгу переиздали в Риге, и тут я снова, после долгого перерыва, встретился с военной цензурой, нещадно придиравшейся к словам и терминам; в Москве с этим никаких проблем не возникло.
Книга вышла, и военные воспоминания стали приходить куда реже, а потом и вовсе прекратились.
Снова в литературных делах наступила пауза. Хотя это, скорее всего, не совсем правильно. Пауза была в работе над книгами, но к литературной работе можно отнести участие в семинаре Союза писателей СССР, известном как Малеевский. Когда местом его проведения стал Дом творчества в Дубултах, меня пригласили вести одну из групп фантастов. Несколько лет каждую зиму там собирались на две недели лучшие из молодых. Число талантливых людей радовало тогда и продолжает радовать теперь.
Между тем жил я тогда уже больше в Москве, чем в Риге, хотя о переезде, о возвращении к истокам еще не очень задумывался. А тут вдруг возникли обстоятельства, которые заставили меня подобные мысли вообще отложить в долгий (как я полагал) ящик.
Дело было в том, что очередного редактора «Даугавы» сняли: чем-то он не угодил Союзу писателей. Он был латышским прозаиком и совершенно не интересовался тем, как русский читатель воспринимает руководимый им журнал. Кандидат на его пост был уже готов: поэт из молодых (двадцать лет назад я принял его на работу в газету литсотрудником, он тогда был в немилости за крамольные стихи; но многое успело измениться). Он и возглавил бы журнал — если бы бес не попутал. Чуть ли не накануне того дня, когда его должны были утвердить на бюро ЦК, он перебрал в ресторане и учинил скандал; таких вещей ЦК никогда не прощал, и тогда парню не сошло с рук: вопрос о нем отпал на какое-то время сам собой. А запасного кандидата не было.
Тут-то подвернулся я. И — не дожидаясь, пока светлая мысль возникнет у руководства — предложил свои услуги. В первый миг удивились: «Разве ты не переехал в Москву?» — «Да нет, — заверил я. — И пока не собираюсь».
Я был приглашен на собеседование в ЦК. Там вели себя благородно: по принципу «Кто старое помянет…». Как-никак, двадцатилетний срок отбыл. Можно было надеяться, что за это время поумнел. Так или иначе, препятствий не возникло, и я стал главным редактором журнала «Даугава».
Толкнул меня на это опять-таки азарт. Снова захотелось рискнуть и превратить едва теплившееся издание во что-то более интересное и читаемое. Мне хотелось, чтобы журнал привлек внимание не только читателя, живущего в Латвии, но стал интересен для жителя любой республики, и прежде всего, разумеется, России. Чтобы он стал как бы визитной карточкой Латвии — такой, какой были, к примеру, транзисторные приемники завода ВЭФ или рижские электрички. А кроме того, я всегда считал, что любое печатное издание должно давать прибыль, а не жить на дотацию. Дотационные издания, полагал я, являются нежизнеспособными и подобны больному, живущему на искусственном кровообращении и кислородном дыхании. Тогда это было еще более верно, чем сейчас, потому что расценки полиграфистов и стоимость бумаги были более чем щадящими.
Одним из способов «раскрутить» журнал я считал фантастику. Но не только ее. Вышли на поверхность мощные пласты литературы, ранее закрытой для читателя. И если двадцать с лишним лет назад, в газете, я смог заинтересовать читателя публикацией автобиографической книги Чарли Чаплина, то на этот раз не было надобности прибегать к заграничным источникам. Хватало своих. И мы начали черпать из них. Публиковали тексты, доступные нам по объему, с хорошим литературоведческим аппаратом. Кроме того, журнал в своей «Гостиной» начал публиковать интервью с известными людьми.
Первое время мне не мешали. Публикации фантастики я начал с повести Георгия Гуревича, политически нейтральной. Но замыслы были куда более «коварными»: в фантастике тоже существовали запреты и «закрытые районы». И у меня возникла идея опубликовать «Гадких лебедей» Стругацких, до той поры существовавших лишь в самиздате.
Я поехал в Москву. У меня было две цели: уговорить Союзпечать объявить «Даугаву» во всесоюзную подписку и выпросить авторскую рукопись «Гадких лебедей». Союзпечать удалось уговорить достаточно быстро, хотя мне и сказали, что денег на экспедицию пока не будет и придется нам рассылать номера подписчикам своими силами. Я согласился. Потом созвонился с Аркадием Натановичем. Он усомнился:
— Не дадут, Володя…
