Александр Гейман - Чудо-моргушник в Некитае
- А...
- Спокойной ночи, сын мой, - быстро произнес аббат, не давая вякнуть уже открывшему рот де Перастини. - Поправьте-ка повязку - она сползла у вас с глаза.
- Аббат! - простонал назойливый собеседник. - Моя мама изменяла мужу с армянами, а папа - перекрещеный румын. Это же не ита...
Но аббат, вырвав руку, проворно шмыгнул за дверь и захлопнул её перед носом у де Перастини. Он вздохнул - его все не оставлялал печаль разлуки с милым другом графом Артуа. "Ах, Артуа, зачем ты оставил меня одного!" прошептал Крюшон. И вдруг будто молния сверкнула в его мозгу. Ну конечно! сообразил аббат Крюшон - он два раза ложился на эти ступеньки, задрав сутану и громко стеная. И оба раза тотчас после этого появлялся святой граф Артуа. Значит, если аббат в третий раз ляжет на лестницу с голым задом и начнет стонать, то и граф появится в третий раз! Это же так очевидно! И как он раньше не догадался?
Ошалевший от радости аббат уже хотел было исполнить свое намерение, как вдруг черная рука сомнения сжала его сердце. А не будет ли это испугался благочестивый аббат - чернокнижным волхованием, вызыванием духов? Это же, как доказали Ньютон и Ноберт Винер, является тягчайшим согрешением против Бога! Но тут аббат сообразил, что он собирается вызвать не духа, а живого человека, и не грешного, а напротив, святого, так что это никак не может быть богопротивным колдовством. Опасения оставили аббата, и он с легким сердцем задрал сутану и исполнил желаемое.
- О-о-о!.. А-а-а!.. - стонал аббат, подрыгивая, от нетерпения, ногами.
Вверху послышался шепот:
- Что это с ним?
- Что-что, - равнодушно отвечал голос А Синя, - не видишь, что ли, молится он.
- А кому ж это он молится?
- Кому-кому - другу своему, графу Артуа, конечно! У них так принято. Не мешай человеку.
- Да кто ему мешает - он, вишь, как тетерев на току - все забыл.
- О-хо-хо, - зевнул кто-то. - Суета сует и всяческая суета!..
Аббат же, действительно, не обратил ни малейшего внимания на досужие рассуждения двух язычников. Он всего себя вложил в благочестивое призывание святого графа. И вот, не прошло и пяти минут, как совершилось чудо: из-за запертой двери послышался шум, будто кто-то пытался высадить дверь. Встревоженный голос позвал аббата:
- Аббат! Аббат! Это вы?.. Что с вами? Откликнитесь!
- О-о-о! - удвоил святое рвение аббат Крюшон.
- Аббат! Возлюбленный аббат! Я сейчас! - неслось из-за двери.
"Свершилось! Граф, милый граф! Он вернулся!" - ликовало все существо аббата - и вдруг перед его глазами возникло лицо с черной повязкой на левом глазу. Обеспокоенный де Перастини участливо спрашивал:
- Что с вами, отче? Вы так стонали! Что случилось?.. Вы упали, ударились?
- Да так, ничего особенного, - отвечал аббат, поднявшись и сев на ступеньки. - Я просто споткнулся, вот и все.
- Да? Вы не очень ушиблись? Почему вы не встаете? На вас лица нет! тараторил итальянец.
- С лицом все в порядке, а вот исподнего у меня и правда нет, сообщил аббат Крюшон.
- Аббат! - взревел де Перастини. - Позвольте, я обнажу перед вами свою ду...
- Сын мой, - решительно прервал аббат, - уже слишком поздно. Я собирался провести кое-какие моления, а вы мне помешали. Как вы попали в дом?
- С черного хода, святой отец, - отвечал де Перастини. - Я...
- Я провожу вас, - сказал аббат и, выпроводив итальянца, запер и черный ход.
Он снова хотел было лечь на ступеньки и немного постонать, но, увы, не ощутил уже прежнего воодушевления - негодный приставала, как всегда, все испортил.
На следующий вечер аббат хотел повторить благочестивое призывание. Он опять захлопнул дверь перед носом де Перастини, сходил запер черный ход и легши с голым задом на лестницу повторил процедуру стенающего моления. Прошло минут десять, но никаких откликов не было. И вдруг - в тусклом свете ночника у самого носа аббата появилась лошадиная морда, один глаз которой был закрыт черной повязкой. Аббат Крюшон испустил невольный крик ужаса. "Неужели я по ошибке вызвал нечистого духа?" - испугался аббат.
- Ваше преподобие, успокойтесь, это я, - заговорила лошадиная морда и тут аббат заметил, что с испугу ему просто померещилось: лицо принадлежало не лошади, а де Перастини, а лошадиная морда свешивалась у него с плеча - это была ободраная кобылья шкура.
- Отче, благословите меня! - торжественно обратился де Перастини. - Я вступил в цех живодеров.
- Благословляю, - отвечал аббат Крюшон не поднимаясь со ступенек. - И что же?
- Теперь вы можете меня исповедать. Вы сказали - на живодеров и ассенизаторов запрет не распространяется.
- Это не касается иезуитов, сын мой, - возразил Крюшон. - Вы невнимательно меня слушали.
Физиономия де Перастини вытянулась.
- Но моя мама... она изменяла мужу с армянином ровно за девять месяцев до моего рождения!
- Сын мой, как вы проникли в дом? - спросил аббат.
- Через подвал... Святой отец, а почему вы снова стонете, лежа на лестнице?
- Я прищемил между ступеньками яйцо, - находчиво отвечал аббат не желая открывать истинную причину своих молений.
- О! - ужаснулся итальянец. - Уно моменто, отче - сейчас я освобожу вас.
Он полез под лестницу. Над головой аббата на перилах сидел и любопытствовал происходящим хозяйский кот. Повинуясь озарению, аббат вскочил с места, схватил кота и сунул его лапу в просвет между ступеньками. В один миг раздался крик боли де Перастини и возмущенное кошачье шипение. Разгневанный кот с мяуканьем вырвался из рук аббата и стрелой метнулся прочь. А из-под лестницы показался ошеломленный итальянец. Он держался за щеку - из неё струей текла кровь.
- Аббат, - по-детски жалобно спросил итальянец, плача от боли и обиды, - зачем вы сунули в щель кота? Он оцарапал мне весь рот и язык. Я только хотел... а вы...
- Вот вы говорите, что я сунул в щель кота, а я не совал туда кота, опроверг аббат Крюшон.
- А что же оцарапало мне рот?
- Это было мое яичко, конечно же, - кротко объяснил аббат, простодушно глядя на пострадавшего.
- Что же, у вас на яйцах растут когти?!. - возопил в изумлении де Перастини.
- Совершенная истина, растут, - убежденно отвечал аббат.
- Вы - необыкновенная личность, святой отец! - восхитился итальянец, млеющим взглядом уставясь на аббта. - Недаром Господь решил вас так отличить среди прочих смертных. Ведь яйца с когтями - это, вероятно, ваше прирожденное свойство?
- Вот вы говорите, что я отродясь ношу яйца с когтями, а я их отродясь не носил. Это благоприобретенное качество, сын мой.
- И все равно вы необыкновенный человек!
- О, нисколько, - скромно отвел Крюшон. - В этом нет никакой моей заслуги - у нас в монастыре все монахи имели яйца с когтями.
