Наталья Деева - Хирург
Асоциальный элемент
Машина то взбиралась на пригорок, то скатывалась. Ольга выпила уже четверть бутылки — никакого эффекта. Через силу глотнув ещё, она глянула в окно: и справа, и слева, как чёрные свечи, вверх тянулись кипарисы, то тут, то там виднелись китайские акации и редкие для юга берёзы. Бетонный забор украшали, как траурные венки, рекламные вывески ритуальных услуг.
Кладбище простиралось до самого горизонта. На холме рядами выстроились свежие могилы. Холм напоминал огромную грядку, возделанную смертью.
Когда некрополь закончился, проплыла освещённая прожекторами воинская часть, замелькали сосны, столбы, пустыри, заваленные строительным мусором. Ольга ловила себя на мысли, что это уже было, и кусала губы.
Дребезжал мотор, водитель через зеркало поглядывал на странную пассажирку. И вдруг мир как будто бы умер, скукожился, реальными стали только «Волга» и то, что мчится следом. Страх и боль тоже опьянели и свернулись клубком где-то глубоко внутри.
Появились дачи — кособокие, горбатые, засветились далёкие огни города. На перекрёстке машина притормозила.
— Вот, собственно, и он, Фиолент.
От голоса водителя Ольга вздрогнула.
— Тебе здесь или дальше — на Монастырь или Маяк?
— Без разницы, — она потянулась к дверце.
— Милая, — набрался смелости он, — поехали ко мне… нет-нет, я не буду приставать. Честно. У меня мясо замариновано, пожарим. И шампанское… ты ведь любишь шампанское?
— Спасибо, до свиданья, — Ольга хлопнула дверцей.
Мужчина попался непонятливый, вышел из салона и стал рядом. Нескладный, тщедушный, он едва доставал до её уха.
— Ну что ты, как маленькая, — проговорил он ласково.
Ольга отступила, огляделась, есть ли поблизости люди. Есть: стайка подростков с пивом и чипсами.
— Тебе же ведь идти некуда, я вижу. Пойдём ко мне. Я не буду тебя обижать, — он протянул ручонку, пытаясь обнять её за талию.
Ольга с трудом сдержала отвращение.
— Пошёл вон, — прошипела она. — Только тронь меня…
Коротышка попятился, споткнувшись, залез в салон и примирительно поднял руки:
— Ладно, ладно, — он завёл мотор. — Господи, нервная какая. Дура пришибленная.
Если он скажет ещё хоть слово, Ольга перестанет себя контролировать, и тогда он умрёт. Понимая это, девушка бросилась прочь. Словно ругаясь ей вдогонку, машина забормотала мотором и рванула в другую сторону.
— Что ж вы делаете, люди, — шептала она, шагая по тропинке меж двух заборов, — почему вы такие мерзкие, подлые? Зачем вы постоянно провоцируете меня? Я не хочу вас убивать, я искренне пытаюсь вас любить. А вы…
Она приложилась к бутылке, огляделась: дома, в основном двухэтажные, и заборы, заборы, заборы. Все окна чёрные. Чужой, враждебный посёлок во враждебном мире, которому она больше не принадлежит. Единственный родной человек в этом мире — Эдуард. Где он сейчас? Что с ним?
Она закрыла глаза и увидела его дом, сирень под незашторенным окном, насквозь прогнившую дверь, болтающуюся на одной петле, увидела свою кровать и джинсы, висящие на спинке стула. У неё никогда не было дома, нет-нет, не угла, где можно ютиться из года в год — настоящего дома, где уютно и куда тянуло бы. И вдруг он появился. И появился смысл. А потом — раз! — и мёртвый посёлок, недостроенные дома как памятники чьим-то начинаниям.
Полночь. Или далеко за полночь? Она одна, у неё почти нет денег и нужно где-то провести ночь. Если вломиться в один из этих домов, в любой момент могут прийти хозяева. Хорошо, если они пожалеют и приютят. А если нет? Если поведут себя, как тот глупый очкарик или попытаются сдать ментам? Они ведь будут правы, но, защищаясь, придётся злиться. Через пару дней соседи обнаружат раздувшиеся трупы.
Или купить на последние деньги снаряжение и уйти в горы, где нет людей? Удить рыбу, сажать картошку, собирать грибы, как первобытные предки. Так не дадут же! Всё поделено, везде заповедники.
Куда ни беги, все дороги приводят к стене, на которой висит красный кирпич — «хода нет». Всё равно жизни не будет. Даже если сейчас найти недоделанный необитаемый дом, то даже укрыться нечем! Натаскать соломы, залезть в неё, скукожиться и трястись. Летом ещё можно перетерпеть, а когда похолодает?
Мало того, что сама буду мучиться, но и те, кто рядом, будут рисковать жизнью. Не место такому недоразумению на земле. Завтра же надо исправить ошибку, которую совершил Эдуард: пойти и прыгнуть с обрыва вниз головой. Ольга посмотрела на луну, на посеребрённые камни… До чего же жалко всё это терять!
Не различая дороги, расплывающейся от слёз, она побрела к развалинам, поцарапалась ежевикой, но не заметила; забилась в маленькую комнату, где планировался, по-видимому, туалет, села прямо на сваленный мусор и разрыдалась. Когда слёзы закончились, тихо поскуливала, покачиваясь из стороны в сторону.
— Ну, не надо плакать! Ну, пожалуйста, — кто-то провёл по волосам. — Успокойся, а то я сам сейчас разрыдаюсь.
Всхлипнув, Ольга протёрла глаза: мальчишка. Если он и старше, то совсем ненамного. Крупные губы, светлые волосы…
— Н-не подходи ко мне, — она отмахнулась. — Со мной опасно. Иди, откуда шёл и… живи.
Мальчишка и не думал уходить.
— Не плачь, всё будет хорошо, — снова провёл по волосам.
— Не будет. Ничего уже не будет… для меня, — она опять уткнулась в ладони и вдруг… остатками гордости она понимала… позорно взвыла, схватила его за руку, вцепилась в футболку и, рыдая, повисла на его шее.
Что-то было в нём родное-родное. Хотелось обнять его и говорить, говорить, говорить. И слова полились:
— Меня не должно быть, понимаешь? Я была при смерти. Нет-нет, наверное, умерла, и на том месте… мироздания, которое я занимала, образовалось пустое место. И вот это, то, что ты видишь перед собой… Это… недоразумение. Ошибка… одного человека. Моего любимого человека. После операции, когда я вернулась, на моё место родился кто-то другой. А я… изменилась. Я, наверное, не человек больше. Мне нельзя жить с людьми, потому что если я злюсь на кого-то, он умирает… ты сейчас сидишь со мной. А ведь это… это… — она всхлипнула, замолчала, собираясь с мыслями.
— Инициация смертью, — пробормотал незнакомец.
— Что?! — Ольга отползла в угол и упёрлась в стену.
Ну и бестолочь! Решила палачу душу излить. Вот, кто должен издохнуть.
— Ты знаешь? Знаешь… Это ты, да? Я не хочу умирать… Потом — да. Только не сейчас!
Палач что-то говорил, но она не слышала. Она всё больше распалялась, здравый смысл — погружался во тьму. Она что-то кричала, это было помимо воли. Звуки всё дальше, тише… Всё, не остановить.
