Дмитрий Медведев - Нф-100: Мезозой
Вит открыл одну из многочисленных дверей и пропустил Юлю с Кириллом. Там уже ждал тот самый нейробиолог. Ростом этот верзила был никак не меньше двух метров, и, если бы не выдающийся живот, он вполне сошел бы за прикрытый белым полотнищем шкаф. На широченной груди висел бэйджик, гласящий, что это - старший нейробиолог, доктор Питер Гудридж. Высоченный, с блестящей лысиной и таким же гладким лицом он взирал на мир необычайно ясными голубыми глазами, которые, казалось, видят Кирилла насквозь даже без специального оборудования. Такие гляделки даже Марье дадут фору с ее арктическим взглядом.
Все представились, обменялись рукопожатиями, и Гудридж взял руководство в свои руки. Было видно, что ему, как и Виту, не терпится начать.
- Итак, мистер Елисеев, присаживайтесь вот в это кресло, - пророкотал ученый, способный частотой и глубиной голоса посостязаться с торвозавром.
- Зовите меня просто Кирилл, пожалуйста.
Сказав это, Кирилл последовал указаниям нейробиолога и устроился в жестком кресле с подвижной спинкой. Оно как две капли воды напоминало стоматологическое, не хватало только ванночки с левой стороны.
- Вит, ассистируй, - скомандовал Гудридж.
Палеонтолог принялся крепить к рукам и голове Кирилла какие-то тоненькие белые проводки, прилепляя их с помощью мягких липучек. Гудридж что-то вбивал в компьютер с клавиатуры, одновременно объясняя пациенту, что того ждет. Бледная Юля скромно стояла в сторонке, сложив руки за спиной, но при этом внимательно наблюдая. В этом светлом и чистом кабинете ей было неуютно, она привыкла к каморкам медицинского центра и возне с царапинами, укусами и всем тому подобным.
- Значит, так, Кирилл. Процедура абсолютно безболезненная. Все, чего мы хотим, это понять алгоритм твоих действий во время столкновения с бариониксом. Поверь, я не впервые провожу здесь такие обследования. Вит уже, наверное, упоминал, что попадание на другую планету порой неоднозначно сказывается на человеке - может наступить депрессия, временное помешательство, нездоровое воодушевление или что-нибудь еще, более интересное. Как у тебя.
Мы подключимся к твоему гиппокампу. Это особая структура в мозге, она отвечает за сбор кратковременной памяти и ее перевод в долгосрочную. Последние исследования, как и моя практика, подтверждают, что наш замечательный мозг записывает данные на жесткий диск в виде не слишком качественных, но достаточно разборчивых фотографий. Вот мы и хотим сегодня вытянуть эти кадры из твоей памяти, пройдя через гиппокамп в, скажем так, хранилище. Помимо изображений мы получил и данные о состоянии твоего организма, составе крови и еще о множестве интересных вещей.
Тебе тоже, наверное, будут любопытны результаты. Уверен, ты и сам не помнишь, что именно сделал, как заставил хищника остановиться, так что наше маленькое обследование всем пойдет на пользу - и тебе, и науке, и другим людям, которые только еще приедут сюда. Повторю, боли не будет, побочных эффектов тоже, ты просто погрузишься в транс, в подобие гипноза, а когда очнешься через три минуты, все уже закончится. Готов?
- Готов.
На самом деле Кирилл вовсе не был готов, но отступать было уже поздно. Следовало дать заднюю еще тогда, когда Вит предложил эту хрень, но тогда его бы начали подозревать, вызвали бы каких-нибудь козлов из ЦРУ, которые пытают и убивают по всему миру и, возможно, уже и на других планетах. Нет, лучше уж сейчас, лучше уж здесь.
Отступивший от Кирилла Вит переглянулся с Гудриджем, коротко кивнул, и последний нажал какую-то клавишу на сенсорной панели. В виски Кириллу будто подвели ток. Все вокруг мягко полыхнуло белым и враз померкло.
82.
В воздухе кружат прекрасные белые хлопья. Холодное ноябрьское море упрямо катит сизые волны на берег, на промерзший песок, и слизывает снежинки, будто не желает примириться с их появлением. Дует ледяной порывистый ветер, пробирающий до самых костей, как бы тепло ты ни был одет. Спасает небольшой костерок, окруженный битыми кирпичами. На каждом из них сотни и тысячи темных ожогов от минувших посиделок других людей.
- Я бы очень хотел ничего не говорить тебе, - тяжело произносит отец, глядя в танцующие на ветру язычки пламени. - Но тогда ты останешься беззащитным.
Они сидят на толстом, давно высохшем бревне. На берегу ни души, воскресное утро встречают только они двое.
- Понимаешь, за нами все одно придут, - продолжает отец и таким привычным, родным и знакомым движением поправляет воротник бежевого плаща, как бы подтягивая его выше. - Вернее, за тобой. Не одни, так другие. Не другие, так третьи. Кто-нибудь придет.
Ветки сухо трещат, падающий снег, кажется, совсем не мешает им. Кирилл подносит прутик с кусочком зефира к огню, сладкий аромат плывет, укутывает их нежным приятным теплом.
- Почему мы нужны им?
- Власть, - отец вздыхает. Морщины под его глазами становятся глубже, напоминая пересохшие русла тонких рек. Он стареет. - Люди думают, что могут получить от меня или от тебя что-то еще. Им кажется, что мы можем стать их проводниками, что мы ключники, хранящие доступ к большему. Скажешь им правду - не поверят. Все равно не поверят.
Кириллу всего девять, но он все понимает. Внутри все заполняет едкая грусть. Он уже знает, что рано или поздно за ним явятся, рано или поздно его заберут, вырвут из привычной жизни. Ему не хочется этого. С мамой, с папой так хорошо, беспечно, спокойно. Они должны всегда быть вместе, все трое.
- Если они так долго ищут, почему до сих пор не нашли? - спрашивает Кирилл.
- Положи вещь, которую хочешь спрятать, на самое видное место, - улыбается отец. - Я ведь ни от кого не скрывался. Сначала я был обычным бездомным, потом - Георгием. Мне повезло, что я так похож на этого человека, и что выгляжу на его возраст. Все сложилось само собой. Видимо, судьба смилостивилась надо мной и позволила прожить остаток жизни спокойно.
Вдалеке появляется девушка с собакой. Она одета в черные лосины и яркую спортивную кофту, а на ногах у нее кроссовки, такие красивые, ярко-зеленые. Девушка размеренно бежит, хвост светлых волос ритмично раскачивается в такт шагам, а собака - игривый щенок лабрадора - несется рядом, от избытка энергии оббегая хозяйку то справа, то слева, и заливаясь счастливым лаем.
- Как же мне быть?
- Как-как, - чуть ворчливо отзывается отец и пожимает плечами. - Живи, как живется. Никто не сможет ничего выведать, даже узнав, кто ты. Все, что их интересует, у тебя в голове. Никакой гипнотизер, никакой врач не доберется до истины прежде, чем ты сам. А уж потом сам решай, что с нею делать, делиться или нет.
- А ты бы поделился?
- Нет, - отец решительно качает головой и сжимает губы. Немного молчит, а потом лицо его смягчается, расправляется, и он добавляет. - Но все меняется. Возможно, когда-нибудь в далеком будущем я бы все-таки рассказал то, что знаю. В любом случае, это твое дело.
