Олег Синицын - Скалолазка и мировое древо
Я сделала шаг к креслу.
Никакого волнения. Никакого страха. Только сердце сильно колотится: его удары, кажется, передаются даже сквозь стены. Состояние, близкое к смерти. И это не образное выражение, потому что черный дым чарвати и есть смерть в концентрированном виде.
Мне казалось, что едва я окажусь в камере, как Молох набросится на меня и примется уничтожать. Но происходило обратное. Он меня игнорировал. Не замечал. Я сделала еще шаг к креслу. Белоснежная ткань, обтягивающая голень, погрузилась в чумовую гарь, плавающую в воздухе, но та откатилась, словно волна.
Он не хотел связываться со мной.
Или не считал нужным.
Но ему придется. Потому что он ненавидит, когда вслух произносят его имя.
— Молох! Чарвати! — громко произнесла я. — Выйди из человека и явись передо мной, создание тьмы!
Тело отца вздрогнуло. Метки на теле почернели. Лицо сморщилось. Из-под опущенных век и рта стал выползать дым более густой и плотный, чем плавал вокруг. Характерный запах усилился. Воздух задрожал.
Дым струился вокруг меня, иногда дотрагиваясь, тяжело толкая в плечо или спину. Наконец между мной и сидящим в кресле отцом возникло тяжелое темное облако. И снова, как в прошлый раз, громовой голос раздался из его недр:
— Зачем ты позвала меня? Я умерщвлю тебя одним выдохом!
— Есть разговор.
Облако переместилось влево. Вся гигантская туша. Могу поклясться, что весит она две-три тонны. Мне пришлось повернуть голову вслед за ним.
— Наступил рассвет, и я явилась к тебе, как было оговорено. Я пришла объяснить, что происходит. Тебя не выпустят из этой коробки. Тебя собираются держать здесь бесконечно. Как тебе перспектива остаться на ближайшие несколько сотен лет без жертвоприношений? Люди за стеной могут это устроить.
Облако сдвинулось еще левее. У меня возникла сильная боль в лобных долях, отчего стало трудно обращать мысли в слова.
— Зачем ты это говоришь?
— Оставь тело моего отца по-хорошему.
— Как ты смеешь просить меня о чем-то, рабыня! — От одной только интонации я покрылась мурашками. — Это тело мое! И останется моим! Я его захватил! И никуда из него не уйду!!
Пол подо мной заходил ходуном. Представляю, что сейчас показывают бесконтактные датчики, которыми напичкан контейнер. Прелюдийский санскрит невероятно могучий язык.
Я дождалась, когда все утихнет.
— Что ж, я надеялась на благоразумие, но если ты не хочешь проявлять его... Мне придется тебя изгнать. Я добралась до древа и теперь знаю изгоняющее слово. Да-да, то самое слово, которым воспользовалась мать, в чьего сына ты вселился много тысячелетий назад.
Одно из щупалец коснулось предплечья — и отнялась вся рука, превратившись в бесчувственную плеть. Я схватилась за нее, а облако снова сдвинулось влево — оно норовило оказаться за моей спиной. Я поворачивалась вслед за огромным черным клубом, сжимая омертвевшую руку и ожидая ответа.
— Так что скажешь, Молох? Что ты выберешь? Остаться на сотни лет в серебряном каземате? Или вернуться во мрак?
— Забавно, — медленно произнес Молох. — Ты еще не знаешь, что тебя ждет дома.
Чего я могу не знать? Моя мама излечилась!
— Нет, речь не о ней, — ответил он, и я с ужасом поняла, что он читает мысли. — Хорошо, я уйду из твоего отца.
Я не могла поверить.
— Только предупреждаю, — добавил Молох, — что он тебя не помнит. Он не помнит ничего из своей прошлой жизни.
— Мне все равно.
— Хорошо. Тогда изгоняй меня. Я готов... готов переселиться в тебя.
Пол под ногами вздрогнул. Зашумело в ушах.
— В меня? — ошеломленно переспросила я.
— Я могу переселиться только в человека. Но других людей здесь нет. Поэтому только в тебя.
— Но я думала...
— Ты думала, что изгонишь меня в никуда? Но я и есть это никуда!
Я стерла ладонью пот со лба.
— А как же мать, излечившая сына?
— Прибежищем стало ее тело... Меня невозможно изгнать или уничтожить. Я пришел сюда из глубины веков, переселяясь из человека в человека. Из человека в человека! Я тень! Я сумрак души! Я вечен!!
Из облака вырвался темный сгусток и сильно ударил в грудь. Меня бросило на пол. Дым окутал со всех сторон, заслонив свет. Перед глазами поплыли черные туманные щупальца. Только что они находились снаружи, а в следующее мгновение прошли сквозь роговицу. Вторжение было осязаемым и очень болезненным. В омертвевшей руке я почувствовала уколы и жжение. То же происходило в груди и спине. Жжение сопровождалось чудовищной ломотой в костях и разрывающей мышцы болью. Цепи черных отметин появлялись на мне, ветвились, проступали из-под кожи. И я уверена, что в то же самое время они исчезали с тела отца.
Тьма заслонила взор. Именно тогда я почувствовала, как внутри меня растет другое существо. От него исходила невероятная жуть, разрывающая сердце. Сознание не выдержало ужаса и отключилось.
В тот день я умерла.
Специалисты, техники и военные, расположившиеся возле мониторов, делали ставки. И должна заметить, расклад был далеко не в мою пользу. Поэтому когда Молох набросился на меня и повалил на пол, никто особенно не удивился. Расправа над жертвой, словно представление в римском Колизее, притянула к экранам практически всех, кто находился в пентхаусе. Даже охранники подошли к мониторам — настолько им было любопытно, что произойдет. Босс достал из кармана очки и нацепил их на нос, чтобы не упустить деталей. Пожалуй, все были убеждены, что со мной покончено...
И только один человек думал иначе. Едва увидев меня на полу, он оттолкнул голема в серебряных доспехах и влетел в шлюзовую камеру. Еще до того, как закрылась наружная дверь, Лешка за четыре удара сковырнул отбойным молотком замок внутренней двери и ворвался в главное помещение. Листом серебра он отсек черный дым, струящийся в мои глаза.
— Я тебе ее не отдам! — выкрикнул он в середину черного облака, загородив меня собой. — Убирайся прочь!
Облако вздрогнуло и отпрянуло. Показалось, что оно испугалось, хотя это невозможно в принципе. Поведение облака было обусловлено только тем, что в серебряном каземате появилась лазейка...
Те, кто находился снаружи, засуетились, забегали. Кто-то из техников рванулся к шлюзу, чтобы восстановить нарушенную герметичность. Только все попытки были тщетны.
Щупальце Молоха стремительно метнулось сквозь промежуточную камеру и вонзилось в щель закрывающейся наружной двери, не позволив ей закрыться. А в следующую секунду оно с силой вырвало дверь из полозьев и швырнуло прочь. Тяжелая створка — с одной стороны серебряная, с другой стальная — пробила насквозь щиты, загораживающие окна. Один из охранников, стоявший возле них, не успел опомниться, как обнаружил себя за пределами небоскреба на высоте двухсот метров над улицами Гонконга. Его отчаянный крик услышали в офисах соседних зданий, несмотря на плотно закрытые окна.
