Сергей Щепетов - Народ Моржа
– На меня смотри! – приказал он. – Мне в глаза – говорить будем.
Старик поднял голову, и Семен, вглядываясь в щелки выцветших глаз, начал налаживать ментальный контакт.
– Твое имя, кличка, обозначение?
– Нгычэн.
– Ты кытпейэ?
– Я нгычэн.
– Очень приятно, – грустно усмехнулся Семен. – А я – Семхон Длинная Лапа, лоурин из рода Волка.
В глазах собеседника что-то мелькнуло – не то испуг, не то интерес.
– Волк?!
– Типа того. Мы все волки, но я еще и Семхон.
– А я – нгычэн. Ворон.
Контакт наладился – старик был почти спокоен, ничего, кажется, не боялся и испытывал слабый интерес к собеседнику. Разобраться с его личностью, однако, оказалось непросто. Нгычэн – это его кличка среди кытпейэ, которая обозначает былую принадлежность к иной общности – людей-воронов, то есть нгычэнов. Этой общности (племени? клана?) давно уже не существует – старик, вероятно, последний. Семен сразу же предположил, что «вороны» жили тут до прихода кытпейэ и были уничтожены или ассимилированы – примерно так и оказалось. Старик много лет прожил среди кытпейэ, но сохранил клеймо чужака. Сейчас он оказался уж слишком старым, и его оставили умирать.
– Какой же ты старый? – удивился Семен. – Вон, птицу подбил – я бы так не смог.
– Подбил… Когда близко – могу… Ты привел к людям мертвого воина – мужчину без рук. И заставил его взять. Два калеки – слишком много. Мне пришлось остаться.
– Та-ак! – почесал затылок Семен. – В каменном веке, как и в любом другом, ни одно благое дело не остается безнаказанным, это я знаю. Расскажи мне про своих «воронов»… И заодно как ты умудрился дожить до таких лет среди чужаков.
Пожалуй, Семен погорячился – слишком многого захотел от первого контакта. Но ему нужно было отвлечься – поскорее забыть плавающий в воде кожаный сверток и чтоб перестал мерещиться близкий детский плач. Он мало что понял из рассказа, да и правильно ли?
Какая-то общность людей-птиц действительно существовала. Она как-то была связана с водой – жили они не то в дельте реки, не то на озерах. Вполне возможно, что птицы если и не являлись их основной добычей, то играли важную роль в питании. Соответственно выработались специфические способы охоты – петли, силки, сети, «крутилки» и «шибалки». Тех мест уже нет (они изменились), как нет и нгычэнов. Кытпейэ переняли у них многое, но почти все быстро утратили. Теперь вот умирает искусство (магия) «шибалки». Этого старика и держали так долго в племени, потому что он был как бы последним настоящим носителем умирающего искусства исчезнувшего народа.
– …Только от демонов оно не помогло. Теперь, наверное, никому не нужно. Многие мальчишки умели, но они погибли. Новые вырастут не скоро…
– Сами виноваты… – буркнул Семен. Что такое «крутилка», он из объяснений понял – по-видимому, бола, а вот «шибалка»… – Покажи!
На ладони старика лежал кусок кожи, свисали ремешки. Семен взял, стал рассматривать. «Ничего нового – обычная ременная праща. Такие я видел у убитых кытпейэ: два узких ремня, привязанных к овальной кожаной закладке. На конце одного петелька, которая надевается на средний палец, на конце другого – узелок. Он отпускается в момент броска. Все предельно просто. Кроме одного: дед с полутора десятков метров сбивал из этой штуки чаек! Влет! А у меня и в нужную сторону камень не всегда летел…»
– Что ты мне свои ремешки показываешь?! Я их уже видел. Ты покажи, как кидаешь! На ваших воинов мне смотреть было некогда.
Старик с трудом поднялся на ноги. При этом в суставах у него что-то хрустнуло. Расправил пращу, петельку надел на средний палец правой руки, узелок зажал между большим и указательным пальцем. Поднял с земли камень, осмотрел его и бросил. Поднял другой – почти окатанный голыш размером с куриное яйцо. Вложил камень в закладку и прижал большим пальцем.
Ноги он расставил чуть шире плеч, левую руку вытянул вперед так, что зажатый в закладке камень оказался на уровне глаз. Правую руку с ремешками в пальцах тоже поднял и согнул: вперед смотрел локоть, а натянутая праща оказалась с левой стороны головы. Он как бы целился, наводя камень на мишень.
Ремешки еще больше натянулись и… выстрел!
Да-да, именно выстрел, а не бросок! С довольно громким хлопком!
Деталей Семен, конечно, не рассмотрел. Вроде бы левая рука отпустила закладку с камнем, а правая сделала стремительный мах.
Дедок собрал распущенную пращу в ладонь, потер поясницу и заковылял к добыче – до убитой птицы (перед смертью она чистила клюв на камне) было не менее 30 метров.
У ошарашенного этим действом Семена возникло сразу две мысли: где-то он про такую технику читал. И вторая: так не бывает! Всякое там прицеливание – бутафория! Какой смысл что-то куда-то наводить, если снаряд пойдет с другого места?!
– Покажи еще раз! – попросил он. – Только медленно! И птиц не бей – я тебе сейчас мишень поставлю!
Семен побежал к невысокой известковой скале, намереваясь водрузить на нее камень или обломок бревна, валяющийся у основания.
Добежал, нагнулся и… замер.
Это был не камень и не обломок. Сверток знакомого вида. И он шевелился!
Плохо соображая, что делает, Семен протянул руку и пальцем отогнул край шкуры. Сморщенное, посиневшее от натуги детское личико…
– Да, – кивнул старик. – Всех сосунков оставили.
– Какого черта?! Почему?!
– Они все равно умрут зимой… Лучше отдать Уткэ…
– Ур-роды! Где они?! Сколько их было?!
– Не знаю… Вон там есть, и там…
Довольно долго Семен бегал по пляжу и орал на разных языках:
– Всех собрали?! Всех?! Или еще где-то есть?! Где?! Где?!
Потом он немного успокоился, отдышался и почти вернул себе способность соображать. Трое младенцев были живы. Правда, кричать уже не могли.
Так круто Семен не влипал давно…
– Старик, я бы оставил тебя подыхать здесь, но… Но мне одному не дотащить их. Пошли!
– Зачем? Не мучай нас…
– Заткнись! На стоянке две тетки недавно родили – у них молока полно!
– Демоны…
– Какие к черту демоны?! У меня сына родного питекантроп вскормила! Давай, шевелись быстрее! Надо же так попасть…
Быстро передвигаться Нгычэн не мог – что-то у него было не в порядке с ногами. Семенов мат ускорению не способствовал – старик его не боялся. До поселка они добрались уже в сумерках.
Дополнительную нагрузку неандертальские мамаши приняли безропотно. Детский плач звучал над морем всю ночь.
Утром один ребенок был мертв, а у двух других – мальчика и девочки – сильный понос. Семен решил, что это непереносимость чужого молока и они обречены. Сделать он ничего не мог – только маяться и ждать.
К концу вторых суток вроде бы наступило улучшение. Дня через четыре Семен всерьез поверил, что дети, пожалуй, будут жить.
