Семиозис - Бёрк Сью
Пекарь похвастался, что утренний хлеб был приготовлен подмастерьем-стекловаром с начала до конца. Я откусил кусок – мягче не бывает.
– Значит, ты не уйдешь в отставку?
Это хорошо. Значительная перемена. На самом деле даже тревожно, что он изменился настолько быстро.
«Я был неправ, желая отказаться от своих полномочий, и жалоба Сосны помогла мне это яснее осознать. Ради жителей Мира я должен делать все, на что способен. У нее телесные и психические травмы, но скарлатины мозга нет. Я проверил, когда ее лечили в клинике. С Сосной можно установить дружеские отношения, если применить мутуализм достаточно жестко».
– По-моему, она не хочет дружбы с тобой. И я считаю, что она – серьезная проблема. У нее есть сторонники.
«Установление дружеских отношений не предполагает эмоциональной совместимости, а всего лишь устранение ее потребности сражаться. Она – ценный член Содружества, и нам следует направить ее агрессию в нужном направлении – например, на угрозу экологии. Она обеспечила командование в решающие моменты, несмотря на недавние промахи».
– Знаешь, со вчерашнего дня твой настрой резко поменялся.
«Я изолировал эмоциональный дисбаланс в определенных рощах, так что каждая будет стремиться к равновесию, а мои основные операционные корни смогут заниматься насущными проблемами. Один дисбаланс мечтает о том, чтобы атаки сирот вообще не было, так что я вывел его в корни той рощи, которую сироты сожгли, где реальность наиболее неоспорима. Это разумно?»
– Наверное.
Только вот я не способен распределять чувства туда или сюда. Я уже давно в этом убедился.
«Однако я по-прежнему печалюсь. Хиггинс пел песню о вечнозеленом горе. Это хорошая метафора. Когда коралл убил твою жену, это было похоже на потерю руки или глаза?»
Мне не хотелось об этом говорить, но Стивленду нужна моя помощь, а это – моя работа.
– Да. Больше, чем руки или ноги. Я лишился нескольких десятилетий, нашего общего будущего.
«Разве ты не отрастил другой… поправка… не исцелился: ведь животное не может отрастить потерянную часть тела».
Я стоял на вершине утеса, когда с коралловых долин вернулась лодка – та, на которой Бесс уплыла вверх по течению. Команда вынесла ее с лодки: окоченевшее тело-бревно, завернутое в ее одеяло. Я с первого взгляда понял, что случилось. Я повернулся и убежал в город: все стало пустым.
– Нет, я просто приспособился. Не могу ее заменить.
«Пожалуйста, подробнее про замену».
Мне казалось, я выразился ясно.
– Некоторые меняют партнеров, как… как летучие мыши – места ночлега: одно ничем не хуже другого. Но Бесс… я не могу ее заменить. Не хочу ее заменять. Никто не будет такой, как она. Я просто продолжаю ее любить, хотя ее нет рядом.
После небольшой паузы он написал:
«Мы, растения, не впускаем коралл-охотник в наш лес, защищая вас, но долины контролировать не можем. Мне жаль, что Бесс умерла. Ее доброту ценили, и, наблюдая за ней, я многое узнал об этом понятии. Возможно, Сосна хочет сохранить врага именно так, как ты хочешь сохранить Бесс. Но я считаю, что лучше поддерживать любовь, а не ненависть. Это проще?»
– Да.
Бесс поцеловала меня и отправилась в путь, а в следующий раз я увидел ее лицо в погребальной корзине, и какое-то время мне казалось, что я прожил на день дольше, чем следовало, не догадываясь, насколько сильнее я буду любить ее после того, как потерял. Во время похорон Люсиль я впервые порадовался тому, что не отправился с Бесс вверх по течению и не видел, как она умирает.
– Да, она была добрая. Спасибо.
Однако насчет Сосны он ошибался. Враг снимал вину с нее – вот почему он был ей необходим.
Я проверил, под каким углом свет проходит сквозь крышу.
– Мне надо бы пойти помогать с апельсиновыми деревьями. Воды и солнца.
«Эти деревья – враги. Я сожалею о новых убийствах, но надеюсь, это будет концом избиений. Кароб поможет. Тепла и пищи».
Старший лесоруб, Эразм, оценил рабочую команду добровольцев: около двадцати человек плюс дюжина котов, развлекающихся игрой в чехарду, – большая команда, если смотреть с точки зрения других необходимых дел, но маленькая, если учесть, насколько люди возненавидели апельсиновые деревья. Эразм был из Поколения 4, крепкий и квадратный, как кирпич, хотя жидкая бороденка и седой венчик волос заставляли его казаться слабым.
Он одобрительно кивнул и повернулся, чтобы оценить апельсиновую рощу – заросли тонких гибких стволов, не способных выдерживать большой вес. Из-за этого каждая ветка выпускала воздушный корень, который со временем превращался в очередной ствол. Крупные зеленые листья с черными прожилками создавали впечатление темноты и массивности, а стволы и ветки были усеяны колючками, похожими на наконечники стрел.
Деревья-уроды. Деревья-преступники. Еще одна возможность сразиться с сиротами и победить, используя обычную рабочую команду мирян. Эмоционально заряженную команду. Команду, готовую завершить те разрушения, которые начали сироты. Одна из женщин уже шмыгала носом.
– Дела вот какие, – сказал Эразм. – Предположим, мы начнем рубить с одной стороны и пройдем ствол до конца. Дерево накренится и рухнет на дровосека. Придется рубить не только стволы, но и ветки, что проще сказать, чем сделать, – из-за колючек. Нам понадобятся лестницы. Вот почему мы редко берем апельсины. Вот каробы рубить одно удовольствие. И к тому же они нам в этом помогают.
– Почему бы нам их не сжечь? – предложил отец Фабио, погрузившийся в свое горе. Он сжимал в руке топор и поглаживал его, мечтая об еще более жестоких вещах. Он повернулся ко мне. – Твоего сына тоже убили. Что скажешь?
– Я здесь ради справедливости, – ответил я.
Огонь… я старался не вспоминать про огонь.
– Огонь, – сказал Эразм. – Неплохая идея, и твое чувство мне нравится. Вот только пожар повредит и другим деревьям вроде того конскохвостого рядом с апельсинами, вон тех сосен – и даже этих дружественных пальмочек. Нет, это было бы неправильно. Но мысль хорошая.
Люди закивали. Это было бы не по-мирянски.
Рядом со мной стоял Петр. За последний год пушок у него на верхней губе потемнел. Он любил Люсиль – и был бы слепцом, если бы не полюбил ее, единственную взрослую женщину из Поколения 7. Она была его будущим – и погибла у него на глазах. Сможет ли он исцелиться, сможет ли ее заменить? Если я заговорю с ним про Бесс, поймет ли он?
– Ты покрасил лицо в зеленый цвет, чтобы походить на Люсиль? – спросил я.
Он отвел взгляд, трогая что-то у себя в карманах.
– Нет. – Но тут же, громче, но не более твердо, почти пронзительно: – Да.
– Это – хороший жест, – сказал я.
Он кивнул и попытался улыбнуться – без всякого успеха.
Возможно, мы могли бы спасти Люсиль. Надо ли ему об этом знать? Сосна отказалась действовать, но потом прибежали миряне, бились, почти победили… Почти. Если бы бой начался на минуту раньше, то, может… Нет. У сирот уже был ацетон, они уже решили сжечь женщин, чтобы нас отвлечь.
Только вот Сосна об этом не знала. Могу ли я ее простить? Будет ли это на пользу Миру? Будет ли это справедливо?
Петр неожиданно меня обнял.
– Береги себя! – сказал он, словно это мне нужна была забота.
Он повернулся и ушел по тропе, просвистев нечто вроде стекловского, – и за ним пошли два основных стекловара. Они принесут саженцы каробов, чтобы посадить вместо апельсинов, и каробы станут выискивать и убивать остатки корней апельсинов.
Мы принесли лестницы и принялись за работу, срубая по одному дереву. Я удерживал лестницу для отца Фабио и старался, чтобы она не шаталась, но он работал одержимо, с широкими замахами, в которых силы было больше, чем точности, и чуть не слетал с лестницы, хотя, похоже, этого не замечал. Он и не мог это замечать. Он шел в атаку в своем личном сражении, и мог ли я не сочувствовать ему в потере сына? Морщинки у его глаз заполнялись то ли слезами, то ли потом. Я старался стоять твердо и следить за его замахами, чтобы знать, когда следует напрячься. Я слушал ритмичные удары других топоров и хруст и треск живого дерева, поддающегося неуклонному напору, и шмыганье, и рыдания, и безжалостную расчистку места для добрых деревьев.
