Владимир Михайлов - Заблудившийся во сне
То был ихтиозавр — ящер, как я, но обликом уподобившийся рыбе. Он мог не переводить дыхания дольше, чем я, и поэтому его возможности под водой — то есть там, где находилось мое тело, не защищенное никакой броней, — были намного больше моих. Я мог атаковать его лишь сверху, из воздуха; но при этом мое самое уязвимое место — шея — становилось удобной мишенью для нападения. Тут самое важное для меня было — не промахнуться, нанести удар в самое слабое его место — в тонкую часть тела, туда, где начинался хвост, похожий на рыбий, не такой, как у меня: длинный, хорошо приспособленный к тому, чтобы резко менять направление движения. Я должен был схватить его с первого раза, потому что на второй удар у меня могло не хватить времени.
Сейчас шея моя и верхняя часть тела находились над водой; крутизна моих гладких боков была слишком большой, чтобы он мог вцепиться в них. Значит, он будет стремиться схватить меня за один из ластов — или за хвост в средней его части, чтобы нанести серьезную рану, а кроме того — помешать мне маневрировать. Потом ему оставалось бы ждать, пока я не потеряю силы, истекая кровью. Поэтому я обязательно должен был ударить первым — и безошибочно.
Я сильно заработал ластами и хвостом, все быстрее направляясь навстречу ему. Я должен был показать уверенность в своих силах — их у меня было достаточно — и полное отсутствие страха. И не только показать, но и в самом деле не испытывать его.
В ответ ихтиозавр тоже увеличил скорость. Он летел на меня, лишь слегка изменив направление. Мне стало ясно: он не будет ждать моей атаки, но нападет сам; и, судя по направлению — не на ласты или хвост: сильный удар своим хвостом позволит ему выброситься из воды более чем на половину длины его тела и вцепиться именно в мою шею — в случае удачи это означало бы мою гибель.
Но мне уже стало ясно, каким способом можно избежать такого конца. Это знание сидело глубоко во мне, и мне не пришлось искать его, оно возникло само и заставило повиноваться ему.
Исполняя эту волю древней памяти, я дождался мгновения, когда страшный враг оказался в том месте, откуда ему нужно было начинать бросок — промедлив, он вынырнул бы уже за мной, и его грозные челюсти схватили бы лишь воздух. Но расчет сидел в его памяти так же прочно, как мой план действий — в моей, и он начал решающее движение вовремя.
Но одновременно с ним начал действовать и я. Легким движением хвоста повернулся так, чтобы находиться к нему не боком, а грудью. И одновременно нырнул, не изгибая шеи, но напрягая ее и ударив ею по воде; это было так же, как если бы в воду обрушилось высокое подмытое водой дерево. Возникшее волнение воды качнуло его, нарушая точность броска; я же погрузил голову еще ниже, так что она оказалась под нападавшим, и обратным движением, разгибая шею, вонзил зубы в его тело именно там, где; хотел: близ хвостового плавника. Стремящаяся вверх масса ихтиозавра была очень велика, и он увлек меня за собой; не будь я готов к этому, он сломал бы мне шею. Но я снова заработал ластами и хвостом и помог ему подтащить меня поближе к поверхности. Тем временем я впивался в его тело все глубже и глубже, и вода вокруг нас все более мутнела от его крови.
Неимоверным рывком ему удалось вырваться из моих челюстей и отплыть в сторону. Там он, уже не решаясь напасть сам, ожидал, наверное, моей атаки.
Но мне теперь спешить было незачем. Его мощное сердце продолжало гнать кровь, и с каждым его ударом все больше ее вытекало в воду. И с каждым ударом сердца он слабел.
Наверное, почувствовав это, ихтиозавр бросился на меня. Скорее всего это было продиктовано отчаянием.
Но теперь наши скорости уравновесились: он уже не мог в полную силу серьезно работать хвостом. И я успевал при всяком его броске отплыть в сторону, сохраняя между нами безопасное расстояние.
Он слабел все более и более. И все же сумел совершить уж не знаю сколько попыток достать меня, прежде чем я увидел достоверные признаки его близкого конца. Я понял это, заметив, с каким усилием и как медленно теперь двигал он плавниками, в то время как хвост его уже почти не действовал. Однако прошло еще не менее часа, прежде чем горевшие неимоверной злобой глаза его потухли, и он начал медленно всплывать на поверхность, чтобы вскоре навсегда погрузиться на морское дно, где им распорядятся рыбы, крабы и все другие, кто питается падалью.
Но именно этого я не хотел допустить. Так что надо было как можно скорее принять мой нормальный облик. Произнести нужную формулу и немного обождать. И то же самое проделать с ним.
…Я перевернулся на спину, широко раскинул руки, чтобы, колышась на пологих, медленных волнах, выровнять дыхание и прийти окончательно в себя после сражения с врагом-ящером.
Впрочем, я был совершенно уверен, что он — такой же ящер, как я.
И в самом деле: мертвое тело, всплывшее неподалеку от меня, на глазах меняло очертания, уменьшаясь и превращаясь в человека. В труп.
Было немного шансов опознать его: против меня, как я уже убедился, работали люди не из нашего бюро. Как тот дример в Аиде.
Но на этот раз мне повезло, и я узнал его.
Это был Хижин — тот самый, что схватился со мною, изображая то ли урку, то ли боевика какой-то банды. Тот, что принес мне первое предупреждение.
Нет, членистоногим внизу не дождаться его тела: оно не погрузится, оно медленно растает, чтобы потом возникнуть скорее всего слабой, лишенной энергии тенью там, где я еще недавно был. Мы разошлись, как говорится, контркурсами.
Я облегченно вздохнул и расслабился.
В небе плыли барашки — так же медленно, как волны, но в другом направлении. Солнце стояло достаточно высоко, но, не зная широты, я не мог определить ни направления на север, ни того, перевалило ли время уже за полдень. Хотя вряд ли это было сейчас самым важным.
Медленно взмахивая длинными крыльями, высоко летела птица, держа курс от моей левой ноги к правому плечу, ее угол с направлением, куда катились волны, составлял примерно градусов двадцать пять — двадцать восемь. Возможно, то был альбатрос, но поручиться в этом я бы не смог. Впрочем, очертания более напоминали птеранодона.
Вдыхая воздух и медленно, по капле выдыхая, я уже через минуту-другую ощутил, что могу перейти к нормальным действиям. Перевернулся на грудь и, сильно сработав ногами, по пояс поднялся над волной, чтобы выяснить обстановку.
Впереди, милях в полутора, был берег. Увидев его, я испытал искреннее удовольствие.
Берег был не обрывистым, а низким, его окаймляла гряда невысоких дюн. Больше ничего я разглядеть не успел, да отсюда это вряд ли и было возможно.
Волны медленно несли меня к полосе прибоя. Я стал помогать им, плывя медленным брассом, которым можно преодолевать милю за милей. Плыть так показалось мне даже приятным, хотя будь вода холоднее — я скорее всего испытывал бы совсем другие чувства.
