Журнал «Если» - «Если», 2012 № 09
Асилия замерла словно зачарованная. Она не присоединилась к арии Санбольта, не стала повторять песню за ним, исправляя огрехи в технике, как она поступила, когда лэ исполнял Мутано. Асилия ждала. И мы тоже ждали — ждали, что же она решит.
А Санбольт завел новую песню — совершенно иную по мелодике и настроению. Это была томная, страстная и вместе с тем печальная баллада, которая, как я впоследствии узнал, называлась «Плач по ушедшим королевам». Некоторое время он пел один, но через несколько куплетов Асилия присоединила свой голос. Сначала она пела совсем негромко, но постепенно ее голос набирал силу и звучность. Мелодия летела, наполняя собой двор замка, ее такты сплетались в новую, волшебную гармонию, постепенно подбираясь к кульминации, и вдруг песня оборвалась — словно птица, которая взмыла ввысь и исчезла из вида.
Спят королевы бесконечным сном,
Где те снега, что покрывали землю
Сплошным ковром?..
Мы с Мутано переглянулись и, собрав свое имущество, погрузились в тележку и поехали восвояси.
XI.Всякому должно быть очевидно, что человек, известный как опытный и умелый фехтовальщик, без труда справится с невооруженным противником, который к тому же в силу тех или иных причин не может защищаться. Но, вернувшись на виллу, мы увидели, как Астольфо, облаченный в забрызганный кровью поварской фартук, тщетно пытается разрубить на куски беспомощную тушу откормленного каплуна. По-видимому, маэстро в очередной раз вдребезги разругался с нашим поваром, и тот, как всегда в подобных случаях, покинул виллу. Когда Ират соизволит вернуться, было неведомо, наверное, ему самому; его отсутствие могло продолжаться от нескольких часов до нескольких дней, поэтому самым разумным в данной ситуации было взять домашние дела в свои руки.
Что Астольфо и попытался сделать, правда, без особого успеха.
Увидев нас, маэстро отступил от большой деревянной колоды, с отвращением посмотрев на несчастную птицу, которую он практически расплющил несколькими мощными ударами, и отер со лба обильный трудовой пот.
— Ты спрашивал о наличии у тени сознания, Фалько… — проговорил он, будто продолжая наш вчерашний разговор, и вдруг запнулся, словно не зная, стоит ли ему продолжать. Повернувшись к ближайшему столу, маэстро сделал несколько глотков из стоявшей там кружки и только потом сказал: — Однажды я видел тень, которая напала на человека по своей собственной воле — и по причине, представляющейся мне достаточно весомой. Это была тень изнасилованной, изуродованной и замученной девочки… Зрелище, без преувеличения, было настолько ужасным, что даже сейчас мне приходится делать над собой усилие, чтобы вспомнить все подробности. Я вошел в комнату с фонарем, чтобы забрать тело. Девочка была давно и бесповоротно мертва, но ее тень, лежавшая рядом на полу, все еще трепетала. Я сразу увидел, что контуры тени не соответствуют трупу, хотя тот и был жестоко изуродован. Тень была слишком большая, и я взял ее, чтобы поместить в особый футляр. Когда впоследствии я ее исследовал, оказалось, что тень девочки захватила и удерживает часть тени другого человека. Тогда я не знал, что такое возможно, и не понимал, как это возможно…
— А в самом деле, как подобное могло произойти? — перебил Мутано. — Ведь это, наверное, весьма необычное, можно даже сказать — уникальное явление. Не так ли, маэстро?
«Весьма необычное, уникальное…» Я мысленно выругался. Получив обратно свой голос, Мутано пользовался любым предлогом, чтобы испробовать его возможности. В последние несколько часов он то принимался петь, то изъяснялся столь вычурно, что можно было подумать — приятель ненароком проглотил словарь.
— Насилие, совершенное над девочкой, было столь бесчеловечным и жестоким, что ее тень попыталась нанести ответный удар тени насильника, — сказал Астольфо. — Только так я могу объяснить этот случай.
— Эта девочка и была Сибилла, — сказал я уверенно. — Настоящая Сибилла, дочь вашего друга Вельо. И вы, переодетый в одежду нищего, были вместе с ним, когда он ворвался в комнату — и ослеп при виде изуродованного трупа дочери. Вы своими глазами видели, что сотворил с девочкой барон, и сразу поняли, как ему можно отомстить. Именно поэтому вы забрали с собой тень Сибиллы, спрятав ее под своим рубищем. Вельо к этому моменту уже ничего не видел и не знал, что именно вы делаете. Вместе с тенью Сибиллы к вам попала и часть тени барона, что давало вам самые широкие возможности… хотя ни на что подобное вы, наверное, не рассчитывали.
Мутано недоуменно посмотрел на меня. В последние дни он был озабочен, главным образом, своим голосом, поэтому подробности моего расследования от него ускользнули. Астольфо, однако, мои слова не удивили.
— Да, ничего подобного я не ожидал, — подтвердил он. — Я вообще не знал, что тень может действовать столь агрессивно… и эффективно. Правда, в древних летописях и хрониках встречаются кое-какие намеки, но кто в наше время доверяет летописям? — Маэстро слегка пожал плечами.
— Когда барон обратился к вам с просьбой устроить в его замке лабиринт, вы решили воспользоваться удобным случаем, чтобы отомстить за девочку и своего друга. То, что Тил Рендиг вдруг решил прибегнуть к вашим услугам, было, разумеется, чистой случайностью, но все дальнейшее не случайность и не совпадение. Вы все рассчитали и даже сумели заставить барона еще сильнее беспокоиться о сохранности его драгоценных свечных огарков…
— Если барону стало казаться, будто его мозг сжигает огонь, а тело гложут крысы, нет ничего удивительного в том, что он захотел как можно надежнее защитить свою тень от окончательного разрушения. И заказанный им охранный лабиринт был в данных обстоятельствах самым разумным шагом, — усмехнулся Астольфо.
— Сказанное вами справедливо только в том случае, — возразил я, — если барону каким-то образом стало известно, что фрагменты его тени смешаны со свечным салом и эти свечи могут в любой момент пострадать от воров, забывчивости слуг или крыс.
Астольфо снова усмехнулся.
— Любой человек, который умеет читать и писать, мог отправить барону письмо и сообщить об этом. Насколько я знаю, ты, Фалько, обучен грамоте. И Мутано тоже. Даже Ират способен нацарапать несколько строк, хотя ошибки, которые он при этом делает, выглядят совершенно чудовищно. Уж лучше бы он занимался своим делом… — Астольфо воткнул мясницкий нож, который до сих пор держал в руках, в колоду, где рядом с изрубленной тушкой птицы лежали еще три внушительных тесака. Вздохнув, он сделал несколько глотков из кружки. Тоненькая струйка побежала по его подбородку, и я увидел, что в кружке была простая вода.
