Юрий Петухов - ЧУДОВИЩЕ (сборник)
И потому он поднялся сразу, без мучений, был бодр и свеж. Первым делом он вылизал вчерашние миски, там оставалось немного баланды. Раздача откроется лишь днем. И потому ждать нечего. Он выскочил на улицу. Голова закружилась от тошнотворных аммиачных испарений. Снова прорвало где-то, решил он. И побежал будить Пеликана Бумбу и братьев Гурынь. Они жили ближе всех.
К рассвету ватага была в сборе.
Протирали глаза, жмурились, зевали, кряхтели. Волосатый Грюня пошатывался, норовил плюхнуться прямо на землю. Его поддерживали, щипали за мясистые ляжки и прочие места. Переросток Хряпало, как и ожидали, ночью окочурился. Тело отволокли вниз, через два пролета, к отстойнику и сбросили его в люк. О Хряпале тут же забыли, были дела поважнее.
— Пошли кончать гадину! — предложил Гурыня-младший, вытягивая длинную шею и покачивая своей змеиной головкой.
— Успеется, — ответил Пак-хитрец. — Есть новость.
Все навострились. В их местечке новостей почти не бывало.
— Ночью с пересменки приходил Доходяга Трезвяк. Сами знаете этого болвана, что вкалывает за просто так, за миску баланды.
— Слыхали о придурке, — подтвердил Пеликан.
— Так он сказал, что сегодня туристы придут. Вон Грюня слыхал, не даст соврать…
Грюня испуганно вытаращил глаз, круглый и заспанный. Промолчал, лишь кивнул.
— Да вы еще не все про туристов-то слыхали? — презрительно скривил хобот Пак. — Молокососы! Ну, чего помалкиваете?
Выяснилось, что, кроме Пеликана Бумбы и Гурыни-старшего, никто толком не представлял — что это за существа такие, туристы.
— Ладно, увидите, — сказал Пак, — объяснять долго. Ходят тут по трапам, глазеют. Им у нас интересно. Трезвяк сказал, что они сегодня в нашем местечке будут отлавливать уродов всяких, тех, кто к трубам не приписан, сами знаете.
— Давно пора! — согласился Гурыня-младший. — Развелось дряни поганой!
— Ага! — встрял Коротышка Чук. — Сам видал — рычат, плюются, говорить не могут! — Он скособочился и вымолвил: — Да чего там, у меня брательник такой, из дому сбежал! Давно пора поймать гаденыша!
— Резаками их надо резать, вот что! — сказал Гурыня-младший.
Безмозглый и безъязыкий Бандыра хлопал своими жабьими веками, тряс головой и помалкивал — ему явно не нравилось то, о чем говорил умный Пак. Но и уйти из ватаги он побаивался.
— Короче, отведем туристов к чудовищу! Поглядим, как они с ним… если не околеет, конечно, за ночь! — завершил Пак.
Ватага, как и обычно, согласилась с ним. Близнецы-Сидоровы озабоченно гоготали, похлопывали руками-ластами. Гурыни приплясывали вприсядку, сплетались шеями. Пеликан Бумба щелкал клювом и корчил рожи. Волосатый Грюня мирно похрапывал в ногах у балбеса Бандыры.
Одного Пак не рассчитал. Он устроил сборище невдалеке от папашиной трубы, на пути к лачуге.
Папаша Пуго возвращался с работы. Его качало из стороны в сторону. Руками, свисавшими до земли, папаша поддерживал равновесие. Шел целенаправленно, глядя в одну точку.
— Веселый! — воскликнул Коротышка Чук.
Только тогда хитрый Пак заметил родителя и обернулся. Но было поздно. Папаша подскочил к нему и, уперевшись в землю тремя конечностями, четвертой выдал сыночку такую затрещину, что тот полетел прямиком в канаву.
— Гы-ы-ы, гы-ы! — утробно порадовался папаша Пуго и пошел своим путем.
— Принял из краника, — завистливо проговорил Бумба.
Вылезший из канавы Пак врезал хорошенько ему и Коротышке Чуку. Погрозил вслед папаше клешней.
— Вот его бы первым под отлов… — просипел тихо.
— Его нельзя, — рассудил Бумба. — Он работник.
Туристы появились лишь после того, как открылась раздача и всем выдали по миске баланды — работникам и их детям.
Грюня, будто завороженный, смотрел снизу вверх, на трапы и на тех, кто по ним шел. Он никогда в жизни не видел таких прекрасных существ. Сегодня ночью, в развалинах, он соврал чудовищу. А теперь стоял и любовался, забыв про сон.
Туристы были все совершенно одинаковые, у них не было ни хоботов, ни змеиных шей, ни даже когтистых лап. Все они были высокие, стройные, у каждого было по паре длинных ног и по паре коротковатых, на Грюнин взгляд, рук. Головы и лица же вообще были абсолютно сходны. Те, кто наблюдал такое единообразие, поражались — и каких только чудес не бывает на свете! Правда, умный Пак пояснил:
— Не знаю — врет Доходяга Трезвяк или нет, но у каждого на роже маска напялена, какая-то дыхательная. Им наш воздух не нравится!
— Падлы! — возмутился Гурыня-младший
Один из туристов приостановился и бросил что-то в ватагу. Пак кинулся первым, подобрал кругляк в бумажке и пихнул его за щеку. Вкус был неприятный, необычный. Но Пак жевал, потом проглотил — раз съедобное, надо есть. Ему завидовали остальные.
Туристы водили из стороны в сторону какими-то поблескивающими штуками, останавливались, приседали, кидали еще и еще кругляки и прочие вещи. Но Паку больше не досталось. Староста согнал к трапу чуть не весь поселок — толчея была невообразимая: народ любопытствовал, глазел на туристов, те глазели на согнанный народ, все время показывали то на одного, то на другого, приседали, подскакивали, раскачивались и, похоже, были очень довольны и веселы.
Как ни кричал им Пак, как ни размахивал клешнями, то бия себя в грудь, то указывая в сторону развалин, все было напрасно — туристы не спускались вниз. Они лишь кидали да кидали кругляки да вертели своими штуковинами.
— Обдурил Трезвяк! — сделал вывод Пак-хитрец. — Доходяга чертов!
— Еще посчитаемся, — сказал Гурыня-младший. — Со всеми посчитаемся!
Туристы ушли к башне, от которой шел трап, и скрылись в ней. Нагляделись. Народ стал потихоньку расходиться. Многим в ночь надо было идти, ничего не поделаешь — смена, работа. Повеселились немного, отвели душу, пора и честь знать!
— Айда к чудовищу! — скомандовал Пак.
Близнецы-Сидоровы возбужденно загоготали. Коротышка Чук прижал лапки к груди и от избытка чувств испортил воздух.
— Я не пойду! — прошипел Гурыня-младший. — Надоело в бирюльки играть, цацкаться!
Он резко развернулся и стал быстро удаляться.
— Пожалеешь! — крикнул ему вслед Пак.
Гурыня не ответил.
Его старший брат не посмел уйти, а может, и не захотел просто. И они все направились к развалинам.
Но они не нашли чудовища на месте. Между тремя каменными стенами лежала брошенная сеть да поблескивали мелкие осколки разбитого зеркала. По этим осколкам было сразу видно, что зеркало не само упало, что его долго и старательно расколачивали — чуть ли не в пыль.
— Ушла, гадина! — зло выкрикнул Пак и выругался.
