Петроний Аматуни - Гаяна
— О, Боб, — торжественно произнес Мауки, восторженно глядя на Хоутона, — у тебя очень большой чемодан, и еще совсем-совсем пустой!
— Как ты сказал?! — вспылил Хоутон, но тут же рассмеялся и толкнул юношу в бок. — У тебя он еще более пустой. От души желаю тебе наполнить его: учиться, получить знания и стать… В самом деле, кем бы ты хотел стать?
— Летчиком! — не задумываясь, ответил Мауки.
Хоутон ласково посмотрел на своего юного темнокожего друга и тяжело вздохнул; веселое настроение разом покинуло его. Мауки почувствовал перемену в настроении Хоутона и тревожно спросил:
— Это нельзя?
— У нас, к сожалению, почти нельзя…
— Нигде-нигде?
— Не думаю. Вот если бы ты попал, скажем, к русским, в Москву — есть такой город, Мауки…
— А что там, в Москве? — с трепетом и надеждой спросил Мауки, навсегда запомнив это слово.
— Там не посмотрят на цвет твоей кожи, лишь бы ты был хорошим парнем.
— Мауки хороший парень, — с горячим убеждением сказал юноша. — Мауки хочет в Москву!
Разговор этот происходил давно, но Мауки никогда не забывал его; день ото дня крепла его мечта попасть в прекрасную Москву.
Когда гигант вертолет прямо из Москвы прилетел на Отунуи, Мауки почти не удивился. Он уже настолько привык к своей мечте-сказке, что счел это проявлением благосклонности богов.
В первую же ночь после посещения «Ильи Муромца» Мауки надел свой водолазный костюм и уплыл на Пито-Као. Там, выбравшись на пологий берег, он упал на колени у могилы, хранившей останки благородного гаянца Маны, и долго молился каменному изваянию, прося далеких предков благословить его. И еще упрашивал Мауки дух предков не оставлять без доброго внимания родной народ, пока он, Мауки, будет жить в Москве.
Изредка юноша тревожно оглядывался по сторонам, опасаясь чужих злых ушей. Но никто не нарушал его уединения, и Мауки успокоился: когда человек разговаривает с богами один на один — это хорошее предзнаменование!
2
Мауки не мог не решить шахматной задачи русских — слишком непосредственно относился он к действительности, хотя жизнь не раз давала ему печальные уроки. Юноша спохватился уже после того, как задача была решена. С тех пор при каждой встрече русские, хотя и не очень назойливо, но все же достаточно настойчиво расспрашивали его: где, когда, а главное — кто обучил жителей Отунуи шахматной игре.
Мауки никак не мог понять, почему русские так упорны. Разве они не догадываются, что это общая тайна отунуйцев, что по каким-то своим соображениям они не хотят посвящать в нее никого.
Сердце юноши дрогнуло, только когда профессор Егорин, так и не добившись ответов на свои вопросы, воскликнул:
— Ах, Мауки, милый парень, знал бы ты, как важно, чтобы ты был с нами откровенным!
Только теперь Мауки понял, что русские чувствуют слежку, чувствуют присутствие кого-то — безусловно, недоброжелателя. Мауки едва не признался им, что шахматная история старая, но вовремя спохватился. Только с Бобом Хоутоном мог он быть до конца откровенным. Вернувшись на подводную лодку с вертолета, Мауки в тот же день рассказал Бобу о шахматной задаче.
— Ты умеешь играть в шахматы? — в упор посмотрел тот на Мауки.
— Все отунуйцы умеют.
— Давно к вам попала эта игра?
— Да, Боб. Мауки еще не было тогда.
— Кто научил вас?
— Мауки не знает. Тот человек умер.
— Рассказывай все, — потребовал Хоутон, не спуская глаз с Мауки.
Мауки продолжал молчать, потом, видимо, окончательно уверовав в силу дружбы Хоутона, сказал:
— Этого человека подобрали в океане наши рыбаки. Раненого. Через два года он умер.
— Где его похоронили?
— В гроте.
— Дальше.
— Он научил отунуйцев играть в шахматы. Когда приехали белые, шаман приказал всем молчать. «Они, — сказал шаман, — подумают, что вы убили, и накажут». И мы молчим.
— Какие-нибудь вещи остались от этого человека, Мауки?
— Да. Все там. — Мауки махнул рукой в сторону Ратануи.
— Покажи мне!
Юноша кивнул и еще ниже опустил голову: трудно жить на свете, даже если у тебя большой «чемодан», но абсолютно пустой… Простят ли его боги? Поймут ли они, что Боб — друг отунуйцев?
— Ты хорошо сделал, что признался мне, Мауки, — сказал Хоутон. — Обещаю тебе: никогда не причиню зла ни тебе, ни твоим друзьям!
Мауки всмотрелся в добрые глаза Хоутона и просиял. Сомнений быть не могло: конечно, Боб не чувствует этого, но его устами сейчас заговорили боги, как бы отвечая на немой вопрос Мауки. Юноша почувствовал себя прощенным.
… Мягкие лучи заходящего солнца золотили внутренность невысокого грота и могильный холм в глубине.
— Здесь, — коротко сказал Мауки.
Он отыскал в стене нишу и извлек из нее… летный планшет. Боб прищелкнул языком и озадаченно посмотрел на своего юного друга.
— Это все, — просто сказал Мауки, сел рядом с Хоутоном, обнял руками колени и стал молча наблюдать.
Боб осмотрел планшет. Под целлулоидом была военная карта Тихоокеанского района, удаленного от Пито-Као и Отунуи по крайней мере миль на тысячу. Условные знаки на карте, курсы и расстояния, обозначенные на ней, не вызвали сомнения — карта принадлежала летчику, участнику давних боев в войне с японцами.
Бумаги и документы, найденные в планшете, подтвердили догадку Хоутона. Вот фотография молодого темноглазого лейтенанта военно-воздушных сил. Портсигар. Пистолет. Охотничий нож…
Повернув к солнцу узкое лезвие, Боб увидел на гладкой поверхности твердой стали знакомую роспись: «Бергофф».
Страшно волнуясь, Боб вытащил из планшета толстый незапечатанный конверт.
«С нами бог, и я, лейтенант N-ского истребительного полка Ривейро Кордоне, верю в могущество истины, даже в этом мире наживы и жестокости, эгоизма и подлости, — прочел он.
Каждый из нас по-своему вступает в жизнь, по-своему и уходит из нее. Я болен, как мне думается, воспалением легких. Простудился в самом жарком уголке Земли!
Вероятно, здесь, на Отунуи, — моя последняя посадка…
Кто бы ни был ты, читающий мое письмо, я поручаю тебе предать его гласности и тем самым отомстить за меня человеку, гнусность которого, возможно, и сейчас скрывается под маской порядочности.
В нашем полку, как известно всем моим однополчанам, я приобрел друга — молодого летчика Бергоффа, ставшего моим ведомым. Я привязался к этому парню. Нынешним летом мы вместе получили отпуск, и я пригласил его в Бразилию, в мой родной город Манаус, на Амазонку.
Бергофф согласился, и мы, право, неплохо провели там время, охотясь на болотных оленей и муравьедов.
