Алексей Калугин - Полет мотылька
– Не хочешь пройтись? – недобро покосившись на официанта, спросил у Геннадия Павловича Коптев.
Геннадий Павлович жестом дал понять, что не имеет ничего против.
– Не советую, – глядя в сторону, негромко произнес официант.
– Почему? – удивленно посмотрел на него Геннадий Павлович.
Официант перевел на Калихина взгляд усталых глаз, полуприкрытых веками.
– На улице убийственная жара. А наш паб, как вы уже могли заметить, оснащен кондиционером.
– В этом он прав, – согласился с официантом Юлий Никандрович.
Геннадий Павлович хотел напомнить, что у него нет денег, но в присутствии официанта делать это было неудобно, поэтому он ограничился неопределенным жестом руки, оставив окончательное решение за Юлием Никандровичем.
– Принесите нам еще пару пива и какую-нибудь легкую закуску, – сказал Юлий Никандрович. – Сандвичи, например.
– С цыпленком, – предложил официант.
– Отлично, – кивнул Юлий Никандрович.
– А может быть, с цыпленком и кукурузой? – сделал новое предложение официант.
– Можно и так, – согласился Юлий Никандрович.
Официант незамедлительно выполнил заказ.
– Как расплачиваться будем? – негромко спросил Геннадий Павлович, когда они вновь остались наедине.
– Все в порядке, – успокоил его Юлий Никандрович. – Деньги у меня есть.
Геннадий Павлович взял с тарелки сандвич, выполненный в традиционной английской манере, – квадратный ломтик хлеба, разрезанный надвое по диагонали, – и откусил с угла.
– Вкусно, – сказал он, прожевав.
Юлий Никандрович посмотрел на него с жалостью и тоской, точно на умственно отсталого. У него в голове не укладывалось, как в такой момент Калихин мог думать о еде.
– Что ты собираешься делать? – спросил он.
Прежде чем ответить, Геннадий Павлович глотнул пива.
– Не знаю, – сказал он, ставя стакан на стол. – Судя по всему, кто-то изменил мои воспоминания при помощи новых элементов, которые сам я не использовал. Таким образом меня лишили возможности самостоятельно выйти из эксперимента. Вопрос – кому и зачем это нужно?
– Кому – это не вопрос. – Коротким взмахом руки Юлий Никандрович как бы подвел черту под данной темой. – А вот зачем… – Коптев пару раз стукнул пальцами по столу. – Тут возможны варианты.
– Например?
– Таким образом тебя просто вывели из проекта.
– Сомнительно, – качнул головой Геннадий Павлович. – Во-первых, это можно было сделать значительно проще – вышвырнув меня за ворота лаборатории. Во-вторых, я полагаю, что в бытность свою нормальным человеком, то есть до того, как стать морской свинкой, я был не настолько глуп, чтобы разом выкладывать перед работодателем все имевшиеся у меня наработки. Скорее всего, без меня проект не получит дальнейшего развития.
– А что, если ты сам собирался отказаться от участия в проекте?
– Я говорил тебе об этом?
– Напрямую – нет. Но, судя по тем сомнениям, что ты высказывал незадолго до эксперимента, проект начинал внушать тебе опасения.
– В каком плане?
– Ты пришел к выводу, что с помощью ложных воспоминаний можно не только лечить больных, но и манипулировать поведением совершенно здоровых людей. И ты опасался, что именно этот аспект проблемы главным образом интересует твоих работодателей.
– И какой вывод?
– Тебя не хотят отпускать.
– Но в нынешнем моем состоянии от меня нет никакого проку.
– Быть может, они ищут крючок, подцепив на который тебя можно будет заставить работать? – высказал предположение Юлий Никандрович.
Геннадий Павлович задумался. В принципе такое было возможно. Для этого нужно было вначале вычленить тот небольшой фрагмент ложных воспоминаний, что делал его послушным и покладистым. Оставив лишь его и убрав из памяти все прочие ложные воспоминания, работодатель получил бы то, что ему и требовалось – ученого, знающего, что нужно делать для того, чтобы довести проект до конца, и не имеющего ничего против того, чтобы продолжить сотрудничество. Вопрос только в том, на что именно они собирались его ловить? Стимул должен быть очень сильным – такой, чтобы сработал наверняка, – но при этом он не должен закрывать глубинные слои памяти, иначе это может помешать работе. Выходит, это должно быть нечто такое, с чем он столкнулся совсем недавно. Геннадий Павлович машинально взял с тарелки надкушенный сандвич и принялся меланхолично жевать.
– О чем задумался? – спросил Юлий Никандрович.
– Думаю, как с наименьшими потерями выйти из этой истории. – Геннадий Павлович положил в рот последний кусочек сандвича и вытер руки салфеткой. – Зря не ешь, – сказал он, посмотрев на Юлия Никандровича. – Очень вкусно.
Юлий Никандрович пренебрежительно дернул щекой – мол, не до еды сейчас.
– Проблема в том, что моим работодателям… – сказав это, Геннадий Павлович про себя усмехнулся, – надо же, какой эвфемизм! – Им известно обо мне практически все, в то время как я о них почти ничего не знаю. И при этом мне предстоит играть на опережение. Я должен разобраться со своими воспоминаниями прежде, чем они снова их изменят.
Узкие плечи Юлия Никандровича устало опустились вниз.
– Я не знаю, чем тебе помочь.
Прозвучало это так, как если бы он произнес – я сделал все, что мог.
– Ты уже помог мне, – с благодарностью улыбнулся Геннадий Павлович. – С остальным мне предстоит разобраться самому.
– У тебя уже есть какой-то план?
– Ну, какой здесь может быть план, – развел руками Геннадий Павлович. – Спрятаться я не могу…
– Почему?
– У меня ложные воспоминания. – Геннадий Павлович поднял вверх указательный палец. – И не исключено, что еще далеко не все их блоки сработали. Бог знает, что мне напихали в мозги. Быть может, мне достаточно услышать слова диктора «Доброе утро, друзья!» или просто взглянуть на восходящее солнце, чтобы отправиться туда, где меня будут ждать с распростертыми объятиями. Нет, Юлик, для того чтобы они вновь не перепрограммировали мои ложные воспоминания, я должен вести себя в точности так, как они ожидают.
– Что можно предпринять в такой ситуации? – недоумевающе приподнял брови Юлий Никандрович.
– У меня остаются сны, которые никто не может контролировать. Во сне я и попытаюсь отсеять ложные воспоминания.
– А потом?
– Потом видно будет. Быть может, я вспомню что-то такое… Ну, не знаю, – Геннадий Павлович махнул рукой. – Не стоит загадывать наперед.
Губы Юлия Никандровича тронула вялая улыбка.
– Ты и прежде не планировал ничего дальше, чем на неделю вперед.
– Вот видишь! – лукаво подмигнул Геннадий Павлович. – Значит, я уже начинаю обретать прежнюю форму.
