Сергей Абрамов - Рай без памяти
Я тотчас же перевел это Томпсону.
– Не в три, а в два, – сказал Фляш.
42. КОНЕЦ «ОЛИМПИИ»
– Иначе говоря, через десять минут. Так и передай.
Он стоял в дверях без шапки, с какими-то щепками в волосах, с красными от бессонных ночей глазами и землистым цветом лица – измотанный ночной сменой рабочий. Из-за спины его выглядывал Джемс, уже сменивший лагерную куртку на ковбойку и шорты «дикого». Грудь его наискосок пересекала желтая тетива лука, а у пояса болтался синий колчан с торчавшими из него длинными хвостами стрел.
– Почему в два? – спросил Томпсон.
– Банкет начнется не в четыре, а в три. Съезд гостей к половине третьего. К этому времени все опорные пункты должны быть уже захвачены. «Олимпию» берем последней. Командуешь операцией ты. – Фляш даже не посмотрел на меня – только плечом шевельнул.
– С какими силами? – спросил я.
– Сотни тебе достаточно. Мы перебрасываем из Си-центра четыре омнибуса автоматчиков во главе с Мартином.
Я еле сдержал радость: лучшего соратника трудно было и пожелать.
– Завершив окружение, – продолжал Фляш, – начинаете штурм. Четыре входа – четыре группы. Мартин с тремя проникает через главный и два боковых входа и занимает зал. Ты – через артистический за кулисы и займешь все внутренние проходы и лестницы. На сцену выходишь в последнюю минуту. Сигнал – взрыв!
Я знал, что правительственная ложа минирована, но считал это излишним. С сотней автоматчиков можно было бы обойтись и без пиротехники.
– Ты не знаешь Корсона Бойла, – отрезал Фляш. – Он только мертвый не страшен. А пешек его жалеть нечего. Подрывник будет у барьера ложи, переодетый официантом. Мина заложена за барельефом с орлом. Свеча на любом столе. Стоит прикоснуться свечой к орлу – он вспыхнет, как пакля.
– Он же резной, деревянный, – усомнился я.
– Мы его заменили другим, пропитанным горючим составом. Конечно, жаль подрывника. Но что ж поделаешь: мы еще не умеем делать самовзрывающиеся снаряды.
– Постой, – сказал я, – у нас есть бикфордов шнур?
– Какой шнур? – не понял Фляш.
– Запальный. Одним концом прикрепляешь к барельефу или еще проще – к мине, другой…
– Пока он будет гореть, заметят.
– Есть выход, – сказал я, вспомнив американский фильм с почти аналогичной ситуацией. – Взорвать можно и на расстоянии. Понадобится меткий лучник. Сверхметкий.
– Сгожусь, – вынырнул из-за спины Фляша Джемс.
– Пошли другого, – поморщился Фляш, – сейчас будем перевооружать твоих лучников.
– Пусть другой и перевооружает. А я с Ано, – осклабился Джемс.
Я вспомнил соотношение сцены и ложи. Метров тридцать, не больше. Сколько летит стрела?
– Сейчас проверим, – сказал Джемс и распахнул дверь в коридор. – Тридцать и будет. – Он снял лук и достал стрелу.
В конце коридора висел портрет Анри Фронталя в траурной рамке.
– Левый глаз. Засекай время – у тебя часы с секундами, – обернулся Джемс к Фляшу.
Тот вынул из кармана часы на ремешке. Стрела свистнула, и мы даже издали увидели, что она торчит в левом глазу портрета. Анри Фронталь был убит вторично.
– Две секунды, – ответил Фляш.
– Прикрепи кусок шнура с запасом секунды полторы на прицел и поджигай, – сказал я Джемсу. – Целься в орла – со сцены он виден. А промахнешься…
– Исключено, – возразил Джемс.
– Приводи себя в порядок, мэр, – сказал Фляш, по-видимому считая, что вопрос о взрыве исчерпан. – Ты будешь с олдерменами в зале. Завидую.
– А ты?
– Ну, у меня дел много.
Фляш спрятал часы.
– Учти, что омнибусы Мартина уже выехали, – сказал он мне и подмигнул Томпсону. – Получится у него, как ты думаешь?
– Как у первой скрипки в оркестре. Она никогда не фальшивит.
А я сомневался. Вдруг случится что-нибудь непредвиденное, чего не могли предполагать ни точный, как хронометр, Фляш, ни самоуверенный Томпсон.
И случилось.
Я прибыл за четверть часа до банкета, привязал лошадь к стойлу, вынесенному на обочину, и поискал глазами Мартина.
– Я здесь, – сказал он, выходя из-за экипажей, вытянувшихся на квартал вдоль тротуара.
Он был красив и величествен, как римский легионер, напяливший на себя вместо доспехов серую куртку с золотым галуном. Кучера не обращали на нас никакого внимания – они уже давно угощались, опережая своих господ за банкетом.
– Где люди? – спросил я его.
– Размещены у входов. Пришлось срочно добывать мундиры патрульных – форма стражников не годилась. Ты знаешь, где артистический?
Мы пожали друг другу руки и разошлись. Я не повторял инструкций Мартину: с таким товарищем это было не нужно.
– Встретимся в зале! – крикнул он вдогонку, совсем как важный полицейский гость, торопившийся на банкет.
Я тоже торопился. Гостей не разглядывал – не интересовался. Людей своих не искал – они сами нашли меня, разместившись у входа как встречающая начальство охрана. А где же действительная охрана?
– Мы ее сняли, лейтенант, – откозырнул мне один из гвардейцев Мартина.
– А почему не требуете пропуска? – строго спросил я, вспомнив о красной фишке.
– Мы вас и так знаем, комендант.
То были «мои» заключенные. Только худоба отличала их от подлинных полицейских – золотогалунные мундиры выглядели как на параде. И когда только успели их подогнать! Да и походка у моих «полицейских» была свободной и легкой, а не усталой и настороженной, как в Майн-Сити. Один за другим проскользнули они за кулисы, сняли вахтеров, одних связали, других втолкнули в пустые артистические уборные, заняли все проходы и лестничные клетки. Пробегавшие мимо актеры даже не замечали нас – настолько мы были естественны, как фон этого триумфального сборища. А банкет уже начался. Со сцены доносилось мелодичное бренчание гитары и бархатный голос Тольки, сопровождаемый бурно подтягивающим залом:
– «…Пригласи к столу… золотой галун… отведет от тебя беду! А уйдешь от пуль… золотой патруль… достанет тебя в аду!»
Я высунул нос из-за кулисы взглянуть на популярного полицейского шансонье – давно уже мы с ним не видались – и подмигнул: «Сейчас начнется, Толь. Мы уже здесь».
И тут произошло нечто никем не предвиденное.
Едва стихли аплодисменты, Толька снова вскочил, шагнул к авансцене и запел так звонко, что казалось, зазвенели ответно бокалы в зале:
– «Мой последний тост, золотой патруль… твой последний пост, золотой патруль… твой последний час, твой последний миг… твой последний вздох и последний крик!»
Я замер. Что-то дрогнуло во мне, подсекнув колени. Зал притих. Я видел только, как рванулся из-за стола Корсон Бойл.
Толька начал операцию. Преждевременно начал, стервец, но медлить уже было нельзя.
