Виталий Пищенко - Миров двух между
От своего одиночества я бежал в море, разрывая телеконтакты с людьми, с которыми я отрабатывал связь, бежал прочь от своих сомнений и тягостных, обрекающих на неверие в свои силы, мыслей. Я уходил к дельфинам.
Дельфины — это млекопитающие земного моря. Они настолько похожи на нас своим внешним видом, что при первой встрече, в день моего прилета, я их принял за своих сородичей. Черные, глянцевые спины, белые животы, тело продолговатое, словно валик, и гидродинамичное. Они вылетали из воды стремительно, как стрелы, выписывали правильные полукруги по воздуху и снова грациозно погружались в воду, играя с волнами, издавая нежные звуки радости и счастья. Я так и принял их за своих соотечественников. И сразу же подал телепатический сигнал, приветствуя их. Однако был очень удивлен, что мое приветствие осталось без ответа.
Дельфины приняли меня в свою семью как брата. Я сразу понял, сколь многое разделяет земного дельфина и супердельфина — это пропасть времени, необходимого, чтобы стадо стало обществом. Телепатические возможности у них в зачаточном состоянии, словарный багаж составляет что-то около полусотни определений, правда, с варьирующейся эмоциональной окраской, придающей одним и тем же звукам больше значений. Способностей к телекинезу они не проявляют вообще. А для нас именно телекинез стал тем необходимым звеном на пути к разуму, как руки человеку. Без этого качества дельфин не может изготавливать и использовать инструменты, не может обрабатывать материал, не способен оказывать влияние на окружающую среду. И его мозг не развивается дальше и не превращается в мозг логического существа. Это мозг младенца. Я и относился к земным дельфинам как к детям. А они единодушно признали меня вожаком.
Но я уходил к ним от людей не только чтобы развеяться. Я пытался пробудить в них дремлющие силы, хотел вызвать к жизни ростки разума, теплящиеся в их мозге. И любая, даже самая мизерная удача радовала меня несказанно, вдохновляла на продолжение здесь моей многотрудной миссии.
Я рисовал в их мозге самые простые, самые доходчивые картины, подсказывая, как можно пользоваться им той или иной особенностью организма. Я убеждал их, что и у дельфинов есть много способностей, которые надо развивать… Но мне так и не удалось убедить их даже в простом, что я не вожак, а учитель.
Однажды во время одного из таких уроков, я почувствовал легкий толчок в бок. Даже не толчок, а будто легкое скользящее прикосновение. Я повернул голову, но никого рядом с собой не обнаружил. И снова почувствовал прикосновение к боку. Суис, моя самая прилежная ученица, научилась действию усилием мысли!.. Впрочем, конечно же, не мысли — для нее была передача образа. Я увидел в ее мозге такую картину: большой и почему-то весь белый дельфин важно плывет впереди стаи, а к его боку жмется маленькая серенькая самка. И она чувствует покровительство и силу, нежность и ничуть по обидную снисходительность белого дельфина.
В тот же день мне удалось установить контакт с очень влиятельным респондентом, который стоял наверху государственного аппарата острова, заведовал весьма важной отраслью — экономикой.
Но я спешил снова к Суис. И моя первая большая ошибка в миссионерской деятельности была в том, что я привязался к Суис. Сначала я был с ней по-отечески строг и требователен, но она восхищала меня своей сообразительностью, а когда я строжился на что-нибудь, она так умильно и непосредственно жеманничала, что я забывал об учительствовании и превращался в такого же шкода, как она. Игра нас как бы уравнивала.
Движения Суис были удивительно пластичными. Вообще тела дельфинов стройнее и подвижнее, чем наши. Эта разница, конечно, не в том, что мы развились до ожирения, просто я был неуклюж в непривычном тяготении Земли, которое было ощутимо выше нашего. А может, я был просто ослеплен… Мозг ребенка, но тело взрослой особи… Я любовался Суис.
Между тем я все лучше узнавал людей. Дельфины охраняли меня, когда я выходил на связь со своими респондентами, насильно кормили меня, если я чересчур увлекался контактом. Какими бы путаными ни были мысли людей, я все свободнее проникал к подспудному в их сознании. Я начал понимать проблемы, доискивался до источников бедствий в государстве. Источники бедствий не лежат в глубине, они очень ясны, просто люди очень противоречивые существа по своей природе. В плохом они могут видеть хорошее, а хорошего могут бояться. Такая странная у них логика мышления. Они слишком индивидуальны и каждый большей частью живет в себе, своим. Как правило, чем больше индивидуальностей, тем разительнее их интересы, тем противоречивее их общее поведение.
Итак, я начал действовать на основе полученных указаний: в каждом критическом для настоящего и будущего страны случае я вступал в контакт с мозгом руководителей государства и подсказывал верное решение. Не все, разумеется, принимали мои советы сразу, многие противились, и таким приходилось внушать.
Дела маленького государства стали поправляться.
Уже даже и без моего вмешательства люди свершали действительно разумные поступки. Верх одерживали справедливость и миролюбие.
Но однажды…
Я был целиком в контакте и держал на связи сразу две дюжины респондентов. На острове выбирали президента. Для меня, как, впрочем, и для счастливого будущего государства, это был очень ответственный момент. Я сожалел, что не могу вовлечь и удержать в контакте большее число людей, но я гнал эти мысли, чтобы они не отвлекали меня. Но тут дельфины, чем-то встревоженные, стали мне мешать. То один, то другой ощутимо и болезненно тыкались рылами мне в бок. Я не мог отвлечься, чтобы узнать в чем дело, и создал вокруг себя телекинетическое поле. Правда, для этого мне пришлось отказаться от контакта с пятью моими респондентами. Но поле спасло меня.
Первым взрывом меня отшвырнуло в сторону. Сразу потерялась связь. Я инстинктивно усилил поле. И второй взрыв уже не застал меня врасплох. Но поле было только у меня, а дельфины, пытавшиеся уберечь меня, теперь безвольными надутыми мешками плавали рядом. И вдруг я услышал в сразу помертвевшем звуками море всплеск, хлопок о поверхность и увидел быстро скользящий в глубину цилиндрический предмет. Опять же инстинкт заставил меня выбросить телекинетический заряд в сторону цилиндра. Предмет стремительно вылетел из воды, и через секунду в воду передалось сотрясение воздуха, но это был просто удар по воде, которая не дала ему всей силы. И еще один цилиндр стал погружаться в глубину.
Это уже был не выброс энергии, это был взрыв ее, который я пустил в днище корабля, сеющего смертоносные цилиндры. И удар по воде падающего судна оказался даже ощутимее воздушных взрывов.
