Стивен Кинг - Истории Хейвена (Томминокеры - 2)
Двигатель заработал, пропеллер закрутился, как ни в чем не бывало, отражая лучи солнца. Байли вцепился в штурвал. Ожившая машина перестала падать.
- Чертова колымага! Чертова колымага! Чертова колымага! - вопил он. Выступившая кровь окончательно залила левый глаз, да и сам он дошел до точки и уже не воспринимал события адекватно, но будь время и возможность обмозговать происходящее, он бы не додумался не до чего существенного в этой идиотской ситуации.
Он облокотился на штурвал; верный "Ястреб", предоставленный самому себе, взмывал ввысь под немыслимым углом, и, надо сказать, исправно справлялся со своей заботой. Хэвен Вилледж уходила все дальше вниз, и Байли видел людей, удивленно запрокинувших головы. Он был еще достаточно низко, чтобы кто-то, кому это придет в голову, мог записать его номер.
"Давай, давай! - подумал он мрачно. - Давай, записывай, мне наплевать; я и так завязываю с "Сесна Корпорейшн", много толку в том хламе, которым они напичкали корпус самолета. Да я засуну в глотку этим безалаберным сукиным детям каждую банановую кожуру, которую они получат!"
"Ястреб" медленно шел на подъем; двигатель работал исправно. Голова Байли просто отваливалась, но тут его осенило - мысль, убийственно простая, как все гениальное, пронеслась в его сознании. Он неожиданно осознал психологическую подоплеку двухкамерности человеческого мозга. Именно такое устройство обеспечивает накопление генетической памяти, что радикально расходится с бытующими сейчас туманными представлениями; да, да, как функция перекомпоновки фрагментов ДНК и биологического сохранения наследственной информации. Уяснив это, легко объяснить суть такого явления, как увеличивающаяся генерирующая способность corpus callosum в течение периодов нарастания активности не имеющей выводного протока железы, что ставило в тупик исследователей человеческого мозга уже лет тридцать.
Питер Байли внезапно ощутил, что стоит на пороге настоящего открытия может быть, открытия века.
И в тот же момент он пережил нечто, похожее на взрыв, разнесший его мозг на части. Ослепительно белый свет вспыхнул в его голове - точно такой же, как излучение, испускаемое тем загадочным объектом в лесу.
Если бы он опрокинулся вперед и повернул штурвал, для жителей Хэвена события приняли бы худший оборот. Вместо этого он откинулся назад, с головой, мотающейся на безжизненно-вялой шее, и струйками крови, стекающими с век. Глаза с застывшим в них полуудивленным полуотупевшим выражением, легко читающимся на всем лице, уставились в стенку кабины пилота.
Даже если бы автопилот был подключен заблаговременно, не много бы изменилось: топливо все равно подходило к концу. Погодные условия прекрасные, но это ни о чем не говорит - так бывало и раньше. Итак, самолет уже минут пять летел на мертвом уровне - 5.500 футов. Радио нарушало покой мертвого нейрохирурга, настойчиво рекомендуя ему набрать соответствующую высоту.
Воздушные потоки отнесли самолет в сторону от Дерри. Он летел, медленно описывая мертвую петлю, к Инопорту. Крен становился все круче, перерастая в спираль. Спираль превратилась в штопор. Когда мальчишка, рыбачивший с моста у развилки на шоссе No6, взглянул вверх, то увидел самолет, падающий с неба: мальчик вытаращил глаза, наблюдая за стремительным падением. Так он и простоял, разиня рот, пока самолет не грохнулся на северное поле Эзры Докери и не взорвался столбом пламени.
- Боже милостивый! - завопил парнишка. Он пристроил свою удочку на берегу и бросился, сломя голову, на Ньюпортскую автостанцию, чтобы вызвать пожарных. Только он убежал, рыба клюнула и стащила удочку в воду. Правда, он так и не нашел свою удочку, но возбуждение от борьбы с огнем, ползущим по полю Докери, равно как и извлечение обугленного тела пилота из под обломков "Сесны" он запомнил надолго.
10
Суббота, шестое августа
Ньют с Диком сидели в хэвенской закусочной. На столике лежала свежая газета. Передовица излагала информацию о разрыве отношений с Ближним Востоком; правда, статья, занимавшая их внимание в то утро, была напечатана в нижнем прачом углу. Заголовок гласил: В АВИАКАТАСТРОФЕ ПОГИБ НЕЙРОХИРУРГ. И снимок самолета. Ничто не напоминало великолепную модель "Сесна-Ястреб", кроме, пожалуй, уцелевшего хвоста.
Почти не тронутые тарелки с завтраком были сдвинуты на край стола. Молли Фендерсон, племянница Бича, заняла его место у плиты, когда Бич умер. Молли всем взяла: и эффектная и обходительная, правда, ее яичница полностью несъедобна и выглядит как кусочек пепелища. Дик рискнул ее попробовать, но не предусмотрел, что раньше ему не приходилось пожирать золу, угольки и т.д.
"Может быть", - подумал Ньют.
Дик взглянул на него, приподняв брови.
"Они извлекли какое-то месиво, вроде фарша. По крайней мере, там так написано".
У Дика свело желудок. Он попросил Ньюта придержать язык, раз уж они сидят за столиком кафе. Помолчав немножко, Ньют, выдал: "Человек двадцать-тридцать, по всему судя, видели, как самолет пикировал над самой деревней, чуть не задевая деревья". "И все из города?" - поинтересовался Дик.
"Да".
"Стало быть, это для нас не проблема?"
"Сомневаюсь, - подумал Ньют, прихлебывая кофе. - Не случайно так произошло... Думаешь, это повторится?"
Дик качнул головой. "Не должно. В газетах пишут, что он сошел с курса".
"Ага. Так говорят. А ты согласен?"
"Вполне".
Они ушли не заплатив. С деньгами в Хэвене создалась интересная ситуация. У Дика Эллисона хранились большие картонные коробки с мелкими купюрами, в частности, с монетами, разложенными строго по достоинству - двадцатки, десятки и доллары. Хэвен - маленький город. Когда кому-то была нужна мелочь, они приходили и брали, сколько надо. Дом-то не заперт. Одним словом, в Хэвене (городе машинисток-телепаток и нагревающих воду кипятильников, не включенных в розетку) установился полный коммунизм.
Выйдя из закусочной, они уставились на городскую башню.
Башня парила над площадью мерцающим маревом миража. То она казалась вполне реальной, столь же твердой и осязаемой, как Тадж-Махал, правда, не столь прекрасной. В следующий момент она бесследно растворялась, и над развалинами ратуши было только синее небо. Затем видение появлялось вновь. Длинная утренняя тень, стелившаяся по площади, покачивалась, как занавеска на сквозняке. Ньют рассудил, что явление, когда тень от башни есть, а самой башни нет, - довольно абсурдно, так же абсурдно, как улыбка чеширского кота, существующая независимо от него.
"Господи! Если я буду засматриваться на эти чудеса слишком долго, то рано, или поздно свихнусь", - подумал Дик.
Ньют поинтересовался, позаботился ли кто-нибудь принять меры на случай износа.
