Юрий Брайдер - Бастионы Дита
Все присутствующие, естественно, развесили уши, и, когда кастрат умолк, никто не посмел возразить ему. Если речь — величайшее изобретение человека, то демагогия — наиболее печальное последствие этого изобретения. За демагогов полегло больше людей, чем за мессий (которые в большинстве своем тоже были демагогами). Спорить с кастратом было бесполезно — в вопросах слепой веры нет места логике, — но хотелось достойно завершить эту неожиданную словесную стычку.
— А не согласились бы твои братья помочь нам чем-то более весомым, чем слова? Почему бы им с оружием в руках не подняться на стены? С раздачей зелейника вполне справится половина из вас.
— Если так будет угодно Диту, никто из моих братьев не пощадит себя, хотя ни один из них не обучен военному искусству. Но то, что сказал ты, мог сказать только чужак. Оказавшись среди дитсов, деля с ними опасность, пищу и кров, какой-нибудь недостаточно стойкий брат наш может проникнуться симпатией к одному или нескольким из них. К чему это приведет впоследствии? К поблажкам и злоупотреблениям при раздаче зелейника. Заветы запрещают нам общаться с дитсами. Мы чтим и любим их всех, но никого в отдельности.
И тут он меня объехал, хитрец! Если вера и нужна народу, то строгое соблюдение ее догм — только служителям этой веры. Вот на чем процветает жреческое сословие!
— Но может, ты все же посоветуешь, любезный, как нам сохранить город и свои собственные жизни, да еще и не нарушить Заветов? — спросил я уже просто так, без всякой подковырки.
— Могу, — спокойно ответил он. — Пребывая в стороне от мелких склок и дрязг, мы способны замечать то, что скрыто от прочих людей туманом обыденности. То, что для других кажется очевидным, мои братья всегда подвергают сомнению. Это не касается Заветов. Я говорю о текущих, бытовых событиях. Что есть война? Случайная неурядица, проходящее неудобство. Следует ли тогда восклицать: победим или погибнем? Победа иногда бывает страшнее поражения. Можно сохранить бастионы, но погубить при этом народ. Разве устроит нас такая цена? А ведь есть иной путь, путь мудрых. Ящерица жертвует хвостом, спасая свою жизнь. Дабы не потерять все, следует отдать часть. Наша жизнь не нужна врагам. Они не людоеды. Им нужны наши сокровища, оружие, ткани и железо. А убивают они лишь потому, что мы не позволяем взять все это даром. Не лучше ли договориться? Тех средств, что уже потрачены при отражении штурма, возможно, с лихвой хватило бы на откупное. Сохранив жизнь воинов и ремесленников, мы вскоре возвратим утраченное.
— Выходит, ты предлагаешь вступить в сделку с этими дикарями? — несколько растерянно переспросил Блюститель Воды и Пищи. — А согласятся ли они?
— Не добившись легкой победы и видя нашу силу, несомненно. Если только они не самоубийцы.
Аудитория, ошарашенная таким поворотом дела, шушукалась. Блюстители собрались в кружок. Да и я, признаться, призадумался. Странную речь произнес кастрат.
Сначала — умрем, но не поступимся Заветами, потом — не лучше ли с ними договориться. Начал, как говорится, за здравие, кончил за упокой. В чем я с ним безусловно согласен, так это в том, что в жизни всегда есть место для компромисса. Другой вопрос — с кем и в какой форме. Способен ли Замухрышка на компромисс? Что ему нужно — богатая дань или безусловная власть? Кого хочет спасти кастрат — дитсов или только своих братьев? Есть ли в его предложении какой-нибудь скрытый смысл?
— Идет, идет! — вдруг раздались голоса в толпе. — Блюститель Заветов идет! У нее нужно спросить!
И действительно, Ирлеф уже появилась в зале. Одежда на ней заскорузла от крови, но скорее всего это была чужая кровь. То, как легко она шла и как свободно держала руки — одну на рукоятке меча, а вторую за поясом, — свидетельствовало об отсутствии серьезных ран. Встав в нескольких шагах от кастрата, она обвела зал затуманенным, отсутствующим взором.
— Верно ли, что мне приказано явиться на Сходку? — спросила она.
— Верно, — ответили ей. — Никто не снимал с тебя обязанности Блюстителя Заветов, и твой долг — присутствовать на нашей Сходке, тем более что обсуждаемое сейчас предложение входит в круг твоих полномочий.
— Я сама сложила с себя все полномочия. Хоть в чем-то переступив Заветы, а это случалось, я не могу больше быть их Блюстителем. Весь день я стремилась кровью смыть свою вину. Но смерть, как видите, обошла меня стороной.
— Даже если это и так, ты обязана оказать нам последнюю услугу. Скажи, как будет выглядеть в свете Заветов предложение откупиться от врага богатой данью?
— Кто внес это предложение?
— Я, любезная. — Блюститель Братской Чаши приложил руку к груди.
— Если твои братья не чтут Заветы, то пусть хотя бы читают их. Молчи! Не перечь мне! Город есть прибежище всех гонимых и обиженных, а также их потомков. Так сказано в Заветах. А коль в него приходят гонимые, то за ними непременно явятся и гонители, дабы потребовать свою часть имущества и потомства. Так сказано в Заветах. Дав единожды, вы будете обречены давать бесконечно, ибо ваша слабость только умножит вражью силу. Так сказано в Заветах. Поэтому не давайте выкупа ни за свою душу, ни за свое имущество, ни за близких своих. Лучше один раз умыться кровью, чем терпеть каждодневное притеснение. Так сказано в Заветах. И еще там сказано: городу должно стоять на Заветах, как на фундаменте.
— Спасибо, любезная. — Кастрат поклонился Ирлеф. — Никто не смеет сомневаться в твоем знании Заветов. Не будешь ли ты добра повторить последнюю фразу.
— Пожалуйста. — Ирлеф насторожилась, не понимая, куда клонит Блюститель Братской Чаши. — Городу должно стоять на Заветах, как на фундаменте. Разве ты слышишь об этом в первый раз?
— Должно стоять… как на фундаменте… — повторил кастрат. — Но это вовсе не значит — вечно стоять. Это значит — стоять до тех пор, пока фундамент не обветшает. А обветшавший фундамент требует ремонта. Иначе то, что зиждется на нем, рухнет, похоронив обитателей вместе с их скарбом. Мудр и предусмотрителен тот, кто своевременно подновляет фундамент своего дома. Не менее мудр будет тот, кто ради спасения Дита пожертвует одной-единственной, давно обветшавшей строчкой Заветов. Возрази мне, если сможешь, любезная Ирлеф. Но сначала я хотел бы услышать на сей счет мнение нашего гостя, много повидавшего в разных странах и достаточно умудренного жизненным опытом.
Вот хитрец, подумал я. Хочет меня вместо себя подставить. Знает, как я отношусь к Заветам. И хоть логика твоя безупречна, я тебя, дружок, нынче разочарую. Слушай внимательно.
— Я покривил бы душой, сказав: дитсы, вы всегда поступаете мудро и справедливо. Несправедливо держать людей на цепи, пусть даже такой, как ваш зелейник. Не надо особой мудрости, чтобы отгородиться от всего света бастионами. Но в жизни все очень не просто… Я враг всяких стен, а сейчас по собственной воле защищаю их. Подневольный труженик все же дороже мне, чем вольный каннибал. Я враг закостеневших истин, но сейчас стою на их стороне. Плохой закон все же лучше беззакония. Любезному Блюстителю Братской Чаши я скажу: это как раз тот случай, когда мне нечего добавить к мудрости ваших предков. Следуйте слову Заветов… А что касается фундамента… Его обновляют заранее, а не тогда, когда дом рушится. А если фундамент действительно обветшал, то лучше построить новый дом совсем в другом месте. Может быть, Блюститель Заветов хочет поправить меня?
