Сергей Цикавый - Замена
«У меня получается», – удивилась девочка.
Слова скользили – сочные и добрые, они подсказывали интонацию и темп, и ей казалось, что нужно еще немного подержать паузу – чтобы выделить слова с большой буквы. И еще точнее расставить ударения – вот, между кавычек: это же такие важные мысли.
Дети гудели о своем. А после всех позвали на ужин.
Они шли мимо девочки, мимо ее взгляда, вперенного в книгу. Мимо всех ее интонаций и ударений. За Юлией пришла сестра с капельницей.
– …А Дигори совсем дурак. Зачем он так сделал? Нужно было, как Полли сказала.
Девочка не сразу поняла, что это говорят ей.
– Эй, «Ты-умрешь», ты чего это?
Мальчик был новенький. Он знал ее кличку, но не знал ничего о ней. И у него был рак костей.
«Ты умрешь», – хотела сказать она, как велел ей Кристиан.
– Он еще маленький. Он попал в волшебную страну, потерялся.
«Как странно шелестит мой голос», – подумала девочка.
– Ну и что? – заупрямился новенький. – Я тоже маленький, и мне очень больно. Но я же знаю, как надо!
Девочка не знала, что ответить, но новенький не сдавался. Мальчика очень тошнило от химиотерапии, ему не хотелось есть, и он разговором забивал в себя комок рвоты.
– А Джадис убьют? Или нет? Лучше бы убили!
– Я не знаю.
– Ты еще не дочитала ее? Или не поняла? Мама читала мне книгу, но я не понял, что там случилось. А потом еще одну книгу. Там мальчики пошли куда-то, и в общем, глупая книга.
У новенького на голове осталось три хохолка, и девочка, заглянув под эти клочки волос, увидела там названия странных книг. А еще увидела, что мучиться ему осталось недолго – неделю, не больше.
– А кто дочитает нам книгу? Ты или профессор?
– Я не знаю.
– Ты ничего не знаешь, «Ты-умрешь», – насупился мальчик. – Ты скучная. Меня зовут…
Он икнул, и его губы побелели. Сейчас, решила девочка.
– Я прочитаю книги, которые тебе читала мама. И объясню.
Новенький поморгал: у него слезились глаза.
– Когда? – выдавил он.
– Послезавтра.
Он помотал головой и зажал рот ладонью. «Такие большие книги, ты не успеешь», – прочитала девочка под его хохолками.
«Хотел бы я дожить до послезавтра».
«Я сейчас блевану прямо перед ней. Фигово».
«Она страшненькая».
Девочка чувствовала его рвоту у себя в горле, ей было плохо, и она перестала заглядывать в голову новенькому.
– Приходи завтра. Я прочитаю «Пеппи Длинный чулок».
Он кивнул и убежал. Девочка знала, у кого она попросит книгу.
Задняя стена класса была стеной только с одной стороны, и она знала, что профессор Куарэ никуда на самом деле не спешил. Ни он, ни десятки странных устройств, которые всегда там работали.
* * *– Он пришел? – спросила Элли.
«Нет. Его убил Кристиан».
Я покачала головой.
Они все молчали, вспоминая рассказ. Сначала я долго описывала классную комнату, парты-ящики, вспоминала, как лился сверху свет, не дающий теней. Я говорила, ожидая, пока они не замолчат. Говорила, пока звучали требования объяснить. Я описывала в пустоту.
Дети всегда пропускают описание в экспозиции.
Сейчас они спросят, кто этот профессор. Они спросят еще что-то и тотчас же вернутся к своему положению, снова заметят провода детонаторов на мне, взрывные устройства перед собой и несколько этажей подвала над нами.
Но я смогла.
Только откровенность, только личное – и никакой светотени.
«Интересно, что бы сказали об этом учебники». Я видела глаза своих учеников, видела в них вопросы и решила, что правда – это до конца.
– Вы знаете, кто такие Ангелы?
Растерянные взгляды детей, бесстрастные взгляды бомб – так начался мой настоящий урок, последний урок правды. Он начался, и я поняла, что это на самом деле легко, легче легкого, потому что мягкий свет без теней не оглушает, потому что они все просто хотят слышать учителя, потому что иначе нечестно.
– Можно войти? Я опоздала.
В открытых дверях стояла Джоан.
Я кивнула, и Малкольм сделал шаг в класс. За ее спиной был темный коридор, освещенный оранжевыми лампами, сырой и неуютный – и устремленный в свободу.
– Нам надо поговорить, – сказала Малкольм. – Сейчас.
Она ни разу не оглянулась на детей, их словно не существовало в мире Джоан.
«Она переоделась. В чем она была утром? И… сколько времени прошло?»
Понимание было горячим и острым: Анатоль, другие учителя, время – я не знала ничего, а передо мной стоял ответ на десятки вопросов.
– Где Куарэ?
– В таком же классе, только под другим крылом.
Джоан легко взобралась на стол, за которым я сидела. Она вертела в руках свой телефон-планшет, и запонки ее рубашки звучали насыщенной синевой.
– Мисс Малкольм, что происходит?
– Мисс Малкольм!
– Мисс Малкольм!
Она не обернулась, и только я увидела досадливую гримасу на лице Джоан.
– Я разговариваю с вашей учительницей, – сварливо сказала она. – Помолчите.
– Мисс Малкольм, пожалуйста!
– Мисс Малкольм!
Они кричали, и я задыхалась от отчаяния в их голосах. Боль в груди стала почти невыносимой, когда из багровой пелены вынырнула рука и ухватила меня за щеку.
– Нам надо поговорить, – сказал звенящий голос, и в багрянце мелькнула сталь.
– Мисс Малкольм…
– Заткнитесь, – негромко сказала Малкольм. – Вас притащили сюда, нацепили вам подгузники поверх одежды и приковали к партам. Вам, мать вашу, поставили бомбы перед носом. Вы всего лишь предохранители, а предохранители должны молчать и работать.
Джоан смотрела только на меня, но ее услышали все.
– Джоан, что…
– Не здесь.
Она напряжена, вдруг поняла я. И ее паясничанье в дверях, и злой тон в ответ детям, и аккуратно расчесанная челка, и даже свежая помада на тонких губах – это все якоря, за которые она держится.
– Не здесь, – повторила Малкольм.
И я увидела, как в ее синих глазах тает серость.
И заметила, что Джоан Малкольм сидит, натягивая своим весом провода детонаторов. По проводам ползли капли крови – вот-вот запачкают ее брюки. «Это моя кровь».
– Не здесь, – в третий раз сказала она. – И поживее.
И я нырнула.
Коридоры смещались в стороны, как стрелки, ныряли и возносились прочь с моего пути. Стоял гул, стоял лязг – я словно попала в огромный механизм. Кафельная плитка дождем текла вниз, таяла со звенящим скрежетом, и в этом месиве я впервые подумала о том, что могу увидеть впереди знакомые синие нити.
