Юрий Греков - Слышишь, Кричит сова !
Брякнула дверь, в тамбур протиснулся Иван: - Давай спать иди. Антон велел. Завтра рано вставать...
"Ничего, конечно, Антон не велел, Иван заботу проявляет",- подумал Алексей, но спорить не стал, спать действительно пора.
В купе шум колес слышался глуше и, медленно засыпая, Алексей перестал вслушиваться в затихавшие строчки, чудившиеся ему в то оживающем, то замирающем перестуке...
Каждый слышит то, что хочет,- эта мысль в голову Ивану и прийти не могла, поскольку он и не подозревал о том, что слышалось Алексею в монотонном бормотанье вагонных колес. Иван поворочался, устраиваясь поудобнее.
Но сон, казалось, уже подступивший "с самыми решительными намерениями", помялся-помялся и отступил. Вагон потряхивало на стыках, Иван лежал тихо, надеясь, что сон все-таки придет, и чувствуя тем не менее, что надежда эта напрасна. Потому что то самое монотонное колесное бормотанье, еще минуту назад ритмически-беспорядочное, выстроилось в четкую, настойчиво-вопросительную фразy: куда-тебя... куда - тебя... куда несет... куда- тебя...
-Хоть уши затыкай",- с неожиданным раздражением подумал Иван, но затыкать уши было бы глупо, при чем тут колеса, в голове стучит этот вопрос, до поры до времени затаившийся за кучей всяческих дел и предотъездных мелочей. Он покосился на Алексея, в темноте не видно - спит, не спит, посапывает легко. А колеса продолжали свое... куда - тебя... куда - несет... Куда - Иван знал. Впрочем, подумав об этом, обозлился на себя. В тот раз тоже вроде знал - куда. И может, вся разница, что тогда пустился очертя голову на "велосипеде", а сейчас на поезде...
ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ
Антон Давыдович прислушался - не идут ли? Нет, за дверью тихо.
"Ну, Алексея крепко, зацепило,- усмехнулся про себя.- Впрочем, Иван тоже покуда все до косточки не разберет, не успокоится. В общем на коллег ему явно повезло",- подумал Антон Давыдович и вспомнил давний разговор с Черняковым.
Началось, казалось бы, с вещей далеких и на первый взгляд не имеющих отношения к тому, что обычно было темой их разговора. Как правило, все споры - и с глазу на глаз, и в тесном кругу, и на ученых советах вращались вокруг единственного вопроса: как? Как решать проблему: пытаясь пробиться напролом сквозь толщу времени или искать иной - обходной - путь? Собственно, и для Чернякова и для Антона Давыдовича давно было ясно, что в этих спорах истине родиться не суждено. Ответ мог дать только опыт, вернее, серия опытов, которая к тому же вполне могла потребовать времени значительно большего, нежели отпущено природой каждому экспериментатору лично. Вдобавок Черняков был категорически убежден, что единственно перспективное направление поиска - поиск способа прямого проникновения сквозь время в любую точку прошлого. А его оппоненту такое направление представлялось весьма сомнительным и даже безнадежным. История Ивана Жукова, став известной Антону Давыдовичу, -только лишний раз подтвердила, что поиски Чернякова весьма сомнительны по результату: даже ухитрись его лаборатория протаранить стену времени, вовсе неизвестна что за этой стеной ждет: реальное прошлое или параллельный мир.
Черняков такую возможность, конечно, допускал, но не только в отношении своего метода. Логика его рассуждений была проста: поскольку мы пробиваемся в абсолютную неизвестность и поскольку в случае успеха мы окажемся в абсолютно неизвестных обстоятельствах - нет никакой возможности заранее утверждать, а, может быть, и даже впоследствии точно определить попали мы в прошлое собственного мира или перескочили в параллельное измерение. Антон Давыдович соглашался, что такая опасность существует, но вероятность проникновения в естественное прошлое в нашем измерении значительно больше, если попытаться отыскать то, что про себя он привык называть "дверью".
Справедливости ради надо сказать, что к такой точке зрения Антон Давыдович пришел не сразу. Более того, первые его шаги вели именно в ту сторону, куда сегодня упорно шагал Черняков. Собственно, занимаясь еще со студенческой скамьи исследованиями различных парадоксов времени, Антон Давыдович гипотетически мог предположить все-что угодно, любой вариант проникновения сквозь время - но лишь как еще одну гипотезу, даже не рабочую, поскольку на практике никакую гипотезу пока невозможно ни подтвердить, ни опровергнуть. Проникновение в прошлое - дело далекого будущего, это не было смешным каламбуром, а представлялось абсолютно ясной истиной.
Сегодня это Антону Давыдовичу истиной уже не казалось, и, как это ни странно, первое сомнение в ее справедливости посеял замелькавший в шестидесятые годы сначала на страницах газет, а затем перекочевавший и в научно-популярные журналы алмасты - существо более известное под загадочным названием "снежный человек".
Наткнувшись на очередное сообщение о сенсационной встрече с алмасты, Антон Давыдович в который раз подивился настойчивому утверждению, что это кем-то виденное существо не что иное как доисторический человек, каким-то манером ухитрившийся уярятаться от эволюции и досуществовать в первозданном виде до эпохи космических полетов. Это было не просто маловероятно, а вовсе невозможно. И Антон Давыдович поражался непониманию столь очевидной истины: чтоб выжить, чтоб не выродиться и сохраниться - нужна популяция и немалая. А такая популяция не могла просуществовать тысячелетия незамеченной в незначительных по размерам местах обитания, вдобавок ограниченных совершенно определенными пределами. Если даже допустить такую вероятность для мало исследованных Гималаев, то уж на Кавказе, заселенном испокон веков, а в последние десятилетия исхоженном туристами.и альпинистами вдоль и поперек - существование доисторического человека в количестве, необходимом для выживания, не заметить, было нельзя, И действительно, все многочисленные свидетельства ничего не говорят не только о племени, но даже о небольших группках алмасты. Все очевидцы сообщают, как правило, об одиночных экземплярах...
Вполне могло случиться, что, отмахнушись от столь очевидной нелепости, Антон Давыдович благополучно забыл бы о "снежном человеке", и тогда, вероятно, многое повернулось бы иначе. Но случилось другое: Антон Давыдович обратил внимание на "географическую" сторону вопроса.
А она была такова: все зарегистрированные с той или иной степенью достоверности случаи отмечены в совершенно определенных местах, имеющих общий признак: горы - Гималаи, Кавказ, Тянь-Шань, Памир. Так возникло сначала неясное предположение, впоследствии превратившееся в твердое убеждение, подкрепленное расчетами: гигантские горные массивы своей грандиозной тяжестью как бы продавливают пространство. Локальная деформация пространства влечет за собой деформацию времени, искривляя его.
