Алексей Гравицкий - Мама
Араб говорил тихо и ровно, словно осенний ветер шуршал листьями. Хозяин слушал его внимательно. Продолжал слушать даже тогда, когда араб замолчал. Потом поднялся с кресла.
Мамед отметил, что хозяин как-то ссохся, уменьшился в размерах, да к тому же сутулился так, словно на спину ему водрузили непомерно тяжелый мешок и заставили тащить его пару километров.
– Ты прав в одном, арабская рожа, – с необыкновенной для себя грубостью сказал он. – Лучше совершить ошибку, что-то сделав, чем не сделав ничего. По сути-то это одно и то же, но чисто по-человечески так менее обидно. Идем.
24
Струны тихо-тихо плакали. Голос тихо-тихо пел. Слов не было, Вася просто подвывал в такт мелодии, но от этого не портил ее, наоборот, гортанные и струнные звуки причудливо переплетались между собой.
Эл дремала, лежа на диване, поджав под себя ноги. Звуки гитары и голоса сумасшедшего были настолько привычны и знакомы, что спать не мешали ни капли. Проснулась она от звука постороннего. Кто-то ковырял дверной замок. Тихо, осторожно, но настойчиво.
Вася оборвал свою песенку, резво отложил гитару и покосился на Эл. Та уже сидела на диване и смотрела на дверь. Щелчок – и дверная створка подалась вперед, впуская отца и Мамеда.
– Ой ты, госпидя, – тут же забалагурил Вася. – Батька-президент. Вы по делу, аль от дела? Ко мне пожаловали, чай?
– Не к тебе, – отмахнулся хозяин и кивнул на Эл. – За ней.
Эл встала с дивана. Слов не было, хотелось плакать. Хотелось закричать: «Папа, папочка!» – а потом подбежать к отцу, такому большому и всемогущему, уткнуться носом ему в живот и плакать, чувствуя, как его ладонь мягко гладит по затылку, а голос что-то шепчет бесконечно ласковое и бессмысленное. Как в детстве.
Крикнуть хотелось, но крик застрял где-то в горле и стоял там теперь болезненным непроглатываемым комом.
– Собирайся, Лена, – ласково, почти, как в детстве сказал он. – Собирайся, тебе здесь не место.
Эл тихо, как завороженная, подошла к отцу и взяла его за руку. Крепко, словно утопающий, нашедший какую-то, пусть даже эфемерную, опору. Руки у нее были удивительно холодные. Хозяин почему-то отметил именно это и крепко сжал женскую ладошку. Они так и стояли какое-то время, неподвижно, словно прислушиваясь друг к другу, пытаясь понять, ощутить порвавшиеся когда-то родственные связи.
– Идем, – выдохнул наконец хозяин.
Они повернулись к двери. Первым в коридор вышел араб, затем Эл. Хозяин задержался на мгновение, повинуясь какому-то внутреннему порыву, повернулся к Васе.
– Ты можешь идти с нами, шут.
– Зачем? – тихо спросил тот. Глаза его были ясными как день и смотрели на бывшего президента с иконописным мягким укором. Хозяин вздрогнул.
– Ну…
– Идите с миром. Знаешь, батяня, я хотел уйти отсюда. Хотел посмотреть еще раз перед смертью на солнце, на деревья. Хотел ощутить ветер. Хотел вернуться к жене и детям. Пусть даже на могилу… А теперь, нет, не хочу. У моего сына, которого вы убили, жила когда-то черепашка. Она всю жизнь жила в коробке. Четыре стены и больше ничего. Только еда откуда-то сверху сыпалась. Эта черепаха всю жизнь ходила вдоль стенки. Я как-то выпустил ее на кухне, по полу погулять, – Вася запнулся. – Она не знала, что ей делать. Она доползла до ближайшей стенки и поползла дальше. Она была испугана. Я долго за ней наблюдал. Знаешь, она ползала только вдоль стены. Это страшно, батька, очень страшно. Ты пятнадцать лет назад всех нас вытащил из нашей коробки. Погляди вокруг. Кто из нас ползает не по стеночке? Кто своей стенки не нашел, тот умер. А кто нашел, тот все равно в растерянности. Я вот сидел здесь и рвался наружу. А потом меня заперли, и я понял. Понял, что мир снаружи не для меня. Я здесь и сдохну. Судьба такая. Так что спасибо тебе за заботу, но… идите без меня.
Хозяин поглядел на того, которого считал сумасшедшим. Вася смотрелся сейчас настолько здравомыслящим, что всякий нормальный человек рядом с ним почувствовал бы себя потенциальным клиентом «Белых Столбов». Бывший медленно повернулся к шуту спиной и пошел прочь.
– Погоди, – окликнул Вася.
– Что? – обернулся хозяин.
– А у моего сына… моих детей и жены есть могила?
Хозяин опустил взгляд и молча покачал головой.
– Так куда же мне идти из моей коробки?
Бывший не ответил. Он молча вышел, тихо притворив за собой дверь. Когда шаги стихли где-то в конце коридора, Вася выматерился и потянулся к гитаре.
25
Мамед шел уверенно, будто по собственному дому. Казалось, араб знает здесь каждый уголок, точно знает, куда идти. А возможно так оно и было на самом деле. Вопрос только, когда успел изучить так досконально особенности местной топографии?
Роскошные коридоры остались где-то в стороне. Несколько неприметных дверей вывели сначала к служебным лифтам, затем в крохотный закуток. Здесь было пыльно, по всему видно, что этим помещением давно никто не пользовался. Мамед склонился к замку и принялся ковырять личинку шпильками. Пальцы араба работали четко, уверенно, словно выполняя некую привычную работу. На автомате. Первая шпилька замерла, оставшись торчать из замка, в руках у взломщика появилась вторая.
– Что там, за дверью? – спросил хозяин.
– Лестница для служебного пользования и запасной выход. Ими давно никто не пользуется. Зачем, если лифт есть? – отозвался Мамед.
– А лифт что, не ломается? – удивилась Эл.
– Последний раз очень давно.
Вторая шпилька застыла в замке, торча под другим углом. Араб взял в руки третью. Замок щелкнул, дверь распахнулась.
– Спустишься вниз, налево дверь. Тяжелая черная металлическая дверь, – объяснил араб. – Она будет открыта, только толкни посильнее. Дальше сами. Прощай, хозяин.
– Уходишь? – старик поглядел на араба с укором.
– Жизнь за жизнь. Я свой долг оплатил. Теперь у меня своя дорога, у тебя – своя. Прощай.
Хозяин протянул руку, араб молча, коротко пожал ее и быстро, словно тень, скользнул за дверь, через которую они вошли. Дверь с торчащими из замка шпильками тихонько скрипнула. Хозяин поморщился, но промолчал.
Эл держала за руку. Вцепилась крепко, словно боялась потерять эту руку, отца, который был, казалось, последней опорой. А он шел вниз. Вот спустится, выйдет наружу, уведет ее отсюда… Куда уведет? Куда идти? В мире сейчас нет безопасного места. И уж тем более рядом с ним безопасно не будет никогда, а Леночка этого не понимает. Дуреха, с таким опытом и такая дуреха. А с другой стороны, чего стоит ее опыт в этой ситуации?
Лестница кончилась. Теперь налево. Хозяин толкнул дверь. На улице ярко светило солнце. И он сощурился после сумрака лестницы. Это только в книжках и фильмах, для нагнетания атмосферы, если у героев мысли пасмурные, то и на улице хмурое небо и унылый дождь. В жизни погода живет по своим законам и на настроения человеческие плевала с высокой колокольни.
